Апологетика Лютера
Новый всплеск интереса к апологетике христианства, который заметен в протестантских кругах, должен побудить и лютеран посмотреть свежим взглядом на возможные пути защиты христианской веры перед неверующим миром. Протестантизм сплачивает ряды и укрепляет позиции, поэтому и лютеранскому богослову следует составить ясное представление о природе апологетики и ее роли в христианском свидетельстве.
Позиция Лютера относительно апологетики полностью согласуется с его представлениями о естественном богословии. Полностью отказавшись от томизма, реформатор был убежден, что естественное богословие ни на шаг не приблизит неверующего к христианской вере. Кроме того, лютеровская апологетика полностью согласуется с его категорическим отказом разуму в праве судить об истинности и справедливости слов Бога в Писании.
Это не означает, что Лютер считал изучение философии неуместным в программе подготовки богословов. Он был вполне готов преподавать философию церковной молодежи — не для того, чтобы юные верующие увлеклись ею, а для того, чтобы они, подобно невольникам в варварском Египте, могли говорить на одном языке с поработившими их тиранами до тех пор, пока не сумеют вырваться на свободу (WA VI:188).
Оправдание Божьих действий
Одна из целей апологетики — «оправдать подходы Бога к человеку». Лютер осуждал любые усилия такого рода, считая их самонадеянным и бесцеремонным богохульством. Он пишет, что устам, которые спрашивают Бога, почему Он сделал то или иное, место на виселице (WA XXXIII:121). Реформатор усматривал в подобных вопросах нечестивое желание разведать скрытые замыслы Бога. Человек, пишет он, не потерпел бы, если бы кто-то другой попытался таким же образом выведать его тайны, и Господь, конечно, тоже этого не позволит. Он, Господь, в праве делать все, что Ему угодно. У Него есть Свои причины делать то, что Он делает. Если бы Ему пришлось отвечать на все вопросы, которые задают Ему люди, Он был был «несчастнейшим из Богов» (TR II:584).
Более того, вопрос о том, почему Бог поступает с людьми именно таким образом, проистекает из нежелания понять и принять Его верховное владычество. Если Богу так угодно, так и должно быть, и так будет правильно. Сверх этого нам ничего знать не нужно. Бог ничем не ограничен; не существует законов, которым Он был бы обязан повиноваться, и правил, которым Ему приходилось бы следовать (WA XVI:140). Рассудок постоянно спрашивает: «Почему?» — но это бесполезные потуги и отвратительное любопытство (WA XVI:142). Чувствуя искушение задать этот вопрос, нам следует напомнить себе, что Бог ни перед кем не отчитывается в Своих действиях (WA XVIII:709).
Нам следует ревностно остерегаться любых попыток объяснить Божьи пути. Если Сам Господь не открыл это нам в Своем Слове, мы должны снять шляпу и с благоговением созерцать Его красоту и величие. А если кто-то ропщет, пусть ропщет. Бог не станет приспосабливаться к их представлениям. Если многие сочтут себя оскорбленными и уйдут, останутся, по крайней мере, избранные. Если люди, к примеру, спрашивают нас, почему Бог сотворил Адама способным согрешить, мы можем лишь ответить, что Он Бог, что Его дела не подчиняются никаким правилам и предписаниям (WA XVIII:712). Сочинения Лютера изобилуют предостережениями против подобных вопросов «почему», против попыток найти рациональное объяснение действиям Бога, которые выше человеческого понимания (WA XVI:143; XLIII:76; XLVII:540). Реформатор даже придумал прозвище для тех, кто задает такие вопросы. Он называл их Curistas et Quaristas («почемучками и длячевошками»; WA XLIII:77). Поступки и слова Бога не нуждаются ни в объяснении, ни в оправдании. Они праведны и хороши просто потому, что это слова и поступки Бога. Требовать от Бога, чтобы Он приспосабливался к образу мышления человека и земным правилам поведения, значит поместить Его в стеклянную банку, где Его можно будет рассматривать (WA XVI:141). Подобная самонадеянность внушала Лютеру ужас и отвращение.
Использование аналогий
Следовательно, для нас не будет сюрпризом, если мы обнаружим, что Лютер отвергает любые попытки оправдать Божьи замыслы с помощью аналогий. Реформатор не питал враждебности к аналогиям как таковым. Он с удовольствием сравнивал свои отношения с сыном Гансом с отношениями, которые существуют между верующими и небесным Отцом. Он показывал на распускающиеся по весне цветы и называл их свидетельством воскресения, хотя и отмечал, что подобные свидетельства не производят особого впечатления на людей (WA XLIII:374). По словам Филипа Уотсона, Лютер предостерегал от опасности думать, будто аналогии из человеческого опыта бесполезны (Watson, Philip. Let God Be God [Philadelphia, 1949] p. 84), и был прав. Тем не менее, не следует забывать, что о них же Лютер пишет: «Такие аргументы слабейшие из всех» (WA XL:1:459). Судя по всему, реформатор относился к аналогиям как к хорошим иллюстрациям, но не считал их логическими доказательствами (WA XL:1:459).
К аналогиям следует прибегать, когда вопрос уже решен диалектически. В одном ряду с аналогиями стоят и аллегории, который также проецируют человеческий опыт на дела божественные. Перемены в отношении Лютера к аллегорическому методу толкования Библии связаны с его отрицанием апологетической ценности аналогий. Об аллегориях Лютер писал: «Они ничего не доказывают… Нам не следует торопиться с их использованием, пока наша точка зрения не будет сначала доказана с помощью весьма здравых аргументов» (TR I:606).
Однако аналогии не просто слабы в качестве аргументов, даже когда мы ими правильно пользуемся, — если подходить к их использованию без должной осмотрительности, они могут стать откровенно вредоносными (WA XL:1:460). Магометане, например, говорят, что в доме не должно быть больше одного господина или хозяина, и отсюда делают вывод, что на небесах может быть только один Бог, из чего заключают, что учение о Троице ошибочно (WA XLVII:328).
В другом случае он пишет, что из наблюдения за человеческим правительством человеческий разум может сделать лишь один вывод: что Бог должен наказывать порочных людей и вознаграждать хороших, — поскольку это основной принцип деятельности человеческих правительств (WA XXI:512). Эта аналогия утверждает людей в законнических представлениях об оправдании делами. Оправдание же грешника перед Богом происходит прямо противоположным образом. Невиновный подвергается наказанию, а виновный выходит на свободу (WA XXV:329). Таким образом, когда люди прислушиваются к голосу рассудка и пытаются найти способ примирить суждения разума с символом веры, в конце концов они приходят к тому, что вообще перестают во что-либо верить (WA XXVIII:92).
«Доказательства» истинности веры
Нам не следует искать доказательств истинности христианской веры. Когда люди начинают искать такие доказательства, уже слишком поздно. Когда мы начинаем сомневаться в каком-то символе веры и спорить о нем, все уже пропало (WA 40, 2, 592). Это не означает, что нам не нужно исследовать Писания с целью удостовериться, что Слово Божье говорит о том или ином вопросе. Но это все, что нам нужно сделать, и, если Слово Божье высказалось, нам не следует искать дополнительных доказательств или требовать разумных объяснений.
Такое отношение к апологетике естественным образом вытекает из представлений Лютера о природе христианской веры и прекрасно согласуется с характерным лютеранским учением о рабстве воли. В богословии Мартина Лютера вера никогда и никоим образом не рассматривается как достижение человека. Она всегда целиком и полностью воспринимается как дар Божьей благодати (WA 10, I, 1, 611). Убежденность и уверенность, составляющие суть христианской веры, — это не интеллектуальная или эмоциональная позиция, которую человек выбирает сам для себя. Мы веруем по действию Божьего всемогущества. Также вера — не последний этап, к которому человек приходит после длительных рассуждений, в процессе которых он достигает уверенности в том, что теперь он, наконец, может со спокойной совестью признать доказательства достаточными. Вера похожа, скорее, на шаг в темноту, в которой не существует «доказательств» в обычном смысле слова, а есть только Слово Господа, которое несравненно лучше и достовернее всех разумных доказательств в мире. Вера — не наше дело, а то, что Бог делает для нас (WA 42, 42).
Лютер предостерегает против веры, которая представляет собой человеческое дело. Он называет ее «искусственной верой» и «воображаемой верой» (WA 10, 3, 357). Настоящая вера — это безоговорочное сердечное упование на Христа, и зажечь ее может только Христос. Такая вера не возникает в результате наших собственных приготовлений, а начинает расти сама собой, когда Слово Божье проповедуется открыто и ясно (там же).
Лютер был убежден, что человек совершенно бессилен обратить самого себя, и что вера созидается в нем благодатью всемогущего Бога, с которой он никак не может сотрудничать, но которой может противиться. По мнению реформатора, если мы вообще хотим обсуждать вопрос о вере, нам прежде всего необходимо понять, что это Божий дар и божественная сила, и что мы не можем уверовать собственными силами (WA 33, 284). И с его времен до наших дней каждый ребенок-лютеранин заучивает наизусть объяснение Третьего артикула Символа веры: «Верую, что не могу своим рассудком или своей силой уверовать в Иисуса Христа, Господа моего, или прийти к Нему». Он предостерегает от самонадеянного представления о вере как о том, что мы запросто способны сделать. И Слово, и вера в Слово — дары Бога, а не наше дело. Вера приходит к нам без каких-либо усилий с нашей стороны — исключительно по благодати Божьей (WA 33, 284-287).
Если бы люди могли прийти к вере, используя собственные интеллектуальные способности, им не был бы нужен Святой Дух (WA 36, 492). Неверие — не следствие интеллектуальной немощи неверующего. Как раз наоборот, ничто не понимает слова Бога лучше, чем немощный разум. Христос пришел к слабоумным и для слабоумных. Настоящая причина неверия — сатана, который пользуется нашим слабоумием и правит нами. В противном случае весь мир можно было бы обратить одной проповедью — и даже не обязательно длинной. Пока Божья сила не действует в нас, мы ничего не видим, ничего не понимаем и не делаем ничего, связанного с верой (WA 18, 659). Если же мы не хотим спасаться, пока не охватим Божьи обещания своим умом, нас ждет долгий-долгий путь (WA 47, 330). Если бы мы сосредоточили в одной точке весь интеллект мира, он не смог бы ни понять, ни стерпеть Божье Слово, и чем святее и острее, чем выше и шире интеллект, тем меньше он понимает. Для того, чтобы понять слова и впустить их в сердце, нам придется переместиться в другой мир и отпустить свой рассудок на каникулы. «Если человек хочет услышать Слово Христово, ему нужно оставить осла дома» (WA 33, 264). Человеческий разум может научить чему-то руки и ноги, но только Бог способен научить сердце верить (TR 1, 544).
Все наши силы уходят на слушание Слова (WA 42, 453) и молитву о том, чтобы Господь помог нам его понять (TR 1, 576). Когда Слово Божье проповедуется, говорит Лютер, оно требует не принятия каких-то рациональных решений и не согласия, а сверхъестественной веры (WA 10, I, 1, 218). Чем меньше участие разума, говорит реформатор в своих «Застольных беседах», тем больше способность верить (TR 3, 62). Легче научить осла читать, чем исправить рассудок, и если скудно одаренному человеку нужен один учитель, то щедро одаренному человеку нужны десять учителей (WA 1, 696). По существу, разум противится этой вере, и вера не может существовать, если разум не ослепить и не довести до безумия. Цель евангелия — увести упрямый и слепой рассудок прочь от его собственного света и привести его к вере, посредством которой он придет в истинный свет (WA 10, I, 1, 218). Таким образом, вера — не результат рационального решения человека. Один лишь Дух просвещает умы человеческие Словом (WA 42, 486). И поскольку сами мы стали верующими не под влиянием рациональных аргументов, нам не следует ожидать, что мы сможем убедить других с помощью пространных ученых диспутов. Таким путем мало чего можно добиться (TR 6, 181).
Можно ли сделать евангелие «разумным»?
Как вполне можно было ожидать от человека с подобными взглядами, Лютер противился любым попыткам сделать евангелие разумным. Он считал их не только напрасной тратой времени, но и опасным занятием, которое наносит вред христианской вере. Такого рода рационализация стала популярной в определенных христианских кругах. Книги о разумности христианства пользуются большим спросом, но, даже если на минуту забыть о греховной гордости, изначально присущей такому подходу, Лютер счел бы фразу «разумное христианство» оксюмороном. Реформатор попросту не верил, что евангелие разумно, или что его можно таковым сделать. Рассуждая о христологии, он говорит, что разум был на стороне Нестория, Ария и иудеев (WA 40, 3, 704). В другом случае он сказал, что, меря евангелие своим рассудком и разумением, мы полностью его исказим и потеряем (WA 36, 492).
Евангелие невозможно приспособить к разуму душевного человека, потому что душевный разум противится евангелию. Необращенному рассудку евангелие представляется совершенной бессмыслицей, и разум — величайшее препятствие для веры (TR 3, 62). В Лекциях на Послание к галатам Лютер пишет: «По самой своей природе все символы веры таковы, что всякий разум отшатывается от них» (WA 40, 2, 589). В другом тексте он пишет: «Разум диаметрально противоположен вере» (WA 47, 328). Евангелие оскорбляет наш разум (WA 40, 2, 587). Разум и мудрость нашей плоти осуждают мудрость Слова Божьего (WA 40, 2, 374).
По мнению Лютера, будь разум способен понять истины евангелия, вера была бы не нужна. То, что можно обосновать рациональными доказательствами и эмпирическими фактами, не требует веры (WA 40, 2, 593). Вера имеет дело с вещами незримыми. Лютер задается вопросом: «Что это за вера, которую может обрести даже разум?» (WA 40, 2, 589). Если учение о личности Христа можно было бы постичь разумом, для его принятия не понадобилась бы вера (WA 10, I, 1, 152). В Таинстве Причастия мы видим хлеб и вино, но верим, что Христос в нем тоже присутствует Своими телом и кровью, хотя Он и сидит одесную Бога. Если здесь что-то не согласуется друг с другом, мы должны помнить, что никто из нас не спасся бы, если бы Господь Бог дал нам артикулы, который мы смогли бы охватить своим умом. Ничто из того, что мы делаем или понимаем своим умом, не поможет нам и не спасет нас, потому что все умные люди на земле, объединившись, не смогут построить лестницу на небеса (WA 33, 120).
Природа разума такова, что он судит, опираясь на данные, полученные с помощью органов чувств. Вера же имеет дело с тем, о чем органы чувств не способны нам рассказать (WA 40, 2, 589). Поэтому для того, чтобы оставалось место вере, Бог и божественная истины должны быть сокрыты. И они сокрыты именно таким образом, который идет вразрез с нашими ощущениями и опытом. Например, когда мы задумываемся о множестве людей, которых Бог осуждает, Он выглядит в наших глазах не добрым и милосердным, а жестоким и деспотичным. Именно это и дает нам возможность проявить веру. Бог всегда прячет Свои благодать и милость под гневом, а Свою праведность скрывает под грехом. Желая оживить нас, Он нас умерщвляет. Желая взять нас на небеса, Он ведет нас в ад. Все это открывает возможности для веры и свидетельствует о ее необходимости (WA 18, 633). Мы особенно верим, что Бог справедлив, тогда, когда Он кажется нам несправедливым (WA 18, 784).
А поскольку природа веры такова, ее невозможно ни обрести, ни сохранить при помощи разумных доводов и эмпирических фактов. Все артикулы нашей веры так трудны и высоки, что ни один человек не смог бы удержаться за них без благодати Святого Духа. Возьмите любой артикул веры и ухватитесь за него рассудком, и от него ничего не останется (WA 32, 57). Святой Дух должен быть Господом и Учителем, иначе ничего из этого не выйдет (WA 37, 43).
По этой же причине Лютер был против любых попыток силой принудить людей к вере или к принятию христианства (TR 4, 576). Когда в 1528 году сожгли на костре анабаптиста Бальтазара Губмайера, Лютер написал, что бороться с лжеучителями нужно Писанием, и что огнем здесь ничего не добиться (WA 26, 145-146).
Руководствуясь убеждением, что один только Святой Дух способен создать и сохранить веру, Лютер ополчился против неверия. Если кто-нибудь говорил о каком-нибудь артикуле веры: «Это бессмыслица!» — реформатор не пытался показать, как этот догмат можно согласовать с рассудком. Противоречие между разумом и верой его не смущало. Он даже был рад тому, что оно существует, поскольку был уверен: если разум когда-нибудь согласится с тем, что проповедует церковь, это будет означать, что церковь отступила от христианской веры. Поэтому, когда неверующий говорил: «Это бессмыслица!» — Лютер отвечал: «Для тебя это действительно бессмыслица, потому что этот артикул нужно понимать с верой, и он согласуется со Словом Божьим» (WA 37, 43).
Лишь предосудительная гордыня мешает человеку увидеть, что разрешение этого конфликта следует искать не в исправлении Писания, а в исправлении ума. Поскольку Писание не может нарушиться, нарушиться должен разум. Люди без труда исправляют истины Писания, чтобы придать им разумный вид. Философствовать о подобных вещах — невеликое искусство (WA 41, 274). Павел Самосатский поступил так с учением о Троице и, закончив, предложил людям нечто такое, во что нетрудно было поверить. Его учение было так просто, что его мог понять даже безбожный язычник или десятилетний мальчик, вот только христианской верой оно уже не было (WA 40, 2, 588). Когда Бог что-то сказал, нам не следует спрашивать, как это может быть правдой. Мы должны довольствоваться одним лишь Его Словом, даже если оно не согласуется с разумом. Если у человека нет желания спорить о таких вопросах, это дар Божьей благодати (WA 41, 274).
Всем людям следует воздерживаться от искажения Писаний. Чинить насилие над Словом Божьим, чтобы приспособить его к рациональным идеям — безбожное занятие (WA 40, 2, 589). Даже если кому-то это покажется глупым, какое нам дело (WA 41, 273)? Если человек не желает верить тому, что говорит Библия, он должен проявить хотя бы толику порядочности и оставить ее нетронутой. Нет никакого вреда в том, что мы ее не понимаем. Если же кто-нибудь назовет нас глупцами за то, что мы верим в подобные вещи, это тоже нам не повредит. Мы, христиане, не настолько глупы, чтобы не знать, во что верим. И все-таки мы будем верить Богу и славить Его вопреки всякому здравому смыслу и рассудку. Как бы это ни звучало, мы знаем, что это истина. Если другие не хотят в это верить, они в своем праве, но одного им делать не следует — менять Писание (WA 47, 51). Таким образом, не христианство нужно сделать разумным, а разум христианским.
Лютер был абсолютно уверен в том, что Писание невозможно примирить с плотским умом, а потому полагал, что любая попытка достичь такого примирения неизбежно приведет к утрате веры. Если мы будем настаивать на постижении артикулов веры разумом, очень быстро мы останемся без Крещения, Вечери Господней, благодати, первородного греха и всех остальных артикулов, поскольку ни один из них не может быть постигнут разумом (WA 40, 2, 593). Оценивая позицию Цвингли и его последователей относительно Вечери Господней, Лютер говорил, что они хотят исчерпать вопрос и овладеть им с помощью своего софистического рассудка. Реформатор правильно предсказал, что в конце концов они дойдут до отрицания божественности Христа, поскольку те же аргументы, которыми они опровергают реальное присутствие, бросают тень сомнения и на личность Христа (WA 18, 186).
По той же причине Лютер не слишком сочувствовал нападкам Эразма Роттердамского на римскую церковь. Эразм насмешливо описывал злоупотребления и упущения Рима. Лютер опасался, что подобные нападки могут рикошетом ударить по Писанию. В Библии есть моменты, которые человеческому разуму представляются столь же глупыми, как и любой из обрядов римской церкви. И Лютер спрашивает: «А что, если эти глупости, над которыми ты смеешься, угодны Богу?» (TR 1, 185). Лютер просто был убежден, что человеческий разум не способен провести четкую и правильную границу между глупостью и мудростью.
Писание защищает Писание
Лютеру был известен только один способ защитить библейские истины. Принцип Sola Scriptura Лютер распространял и на область апологетики. Столкнувшись с необходимостью защитить какой-то артикул веры, будь то телесное воскресение, Крещение, Вечеря Господня, отпущение грехов, ипостасное единство или Троица, он обычно напоминал слушателям, что обо всем этом поведал Бог, а Он всемогущ. Если Бог так сказал, нам не следует сомневаться. Вот Его ясное Слово, которое не может лгать. Единственная проблема заключается в том, что люди либо не верят, что Бог действительно так сказал, либо не верят в Его всемогущество (WA 49, 412).
Если нам удастся убедить магометанина в этих двух вещах: что Бог это сказал, и что Бог всемогущ, Он, вне всякого сомнения, уверует и во все остальные артикулы веры (WA 49, 413). Но убедить в этом людей под силу только Святому Духу. Нам же со своей стороны хватит забот, если мы хотя бы будем повторять то, что сказано в Писании (WA 41, 271). Потерпеть неудачу со Словом Божьим несравненно лучше, чем преуспеть без него (WA 36, 204).
Таким образом, мы будем готовы защищать артикулы веры от нападок сатаны, если мы укоренены в Слове Божьем и твердо держимся за него, когда лукавый пытается сокрушить нашу веру хитроумными рациональными аргументами (WA 22, 40; см. TR 2, 243). В конце концов, вера есть уверенность в невидимом. Она прилепляется только к Божьему Слову и позволяет Слову направлять себя, даже когда кажется, будто сказанное в Слове тщетно и бесполезно. А то, что рассудок называет глупостью, вера считает правильным путем и, следуя им, приходит к Христу и находит Его (WA 10, I, 1, 613).
По сравнению с «выводами веры» доводы, основанные на логике и опыте, всегда остаются «меньшими аргументами» (WA 42, 482). И если люди не примут учения веры на основании авторитета Библии, нам не следует даже желать их согласия по каким-либо иным причинам. Если они принимают учения веры на основании логики, им не следует ожидать от нас благодарности (WA 36, 526). Полемизируя с Эразмом Роттердамским, Лютер писал, что принципы Реформации можно защищать с помощью ясных Писаний, а всему, что таким образом защитить нельзя, не место в христианской религии (WA 18, 659). Не иметь ничего, на что можно опереться, кроме чистого Слова Библии, соответствует самой природе христианской веры (WA 36, 492).
Мы не должны даже пытаться подкрепить веру разумными аргументами. Обратное может иметь самые катастрофические последствия. Если мы хотим оставаться твердо укорененными в вере, нам следует остерегаться того, чему учат разум и человеческие мысли. Единственный способ сберечь истины христианства — крепко держаться за ясные и определенные утверждения Библии. Нам должно прилепляться к словам Писания и говорить: «Так сказал Христос, и это не может не быть истиной» (WA 28, 91).
В таком случае христианскую веру можно поддерживать и отстаивать, лишь обращаясь к Писанию. Подход Лютера к данному вопросу насквозь догматичен и авторитарен. Он утверждал, что ни одного артикула истинной религии невозможно твердо придерживаться никаким иным способом (WA 32, 57). Своей пастве в Виттенберге он сказал, что им следует учиться «доказывать и защищать учения веры одним лишь Писанием” (WA 32, 60). Для схоластической атмосферы того времени, пропитанной томизмом, это было неслыханное заявление. И очень трудно понять, каким образом в свете всего сказанного неоортодоксия может претендовать на полное согласие с Лютером в данном вопросе.
Лютер настаивает на том, что, если верующий хочет быть хорошо готовым к защите своей веры, ему следует знать тексты Священного Писания, на которые опираются артикулы веры, из которых они выведены (WA 40, 2, 592). В вопросах божественных нам следует не вести споры, а только слушать (TR 2, 23). Не следует нам и увлекаться изощренными спорами, пытаясь доказать, что сказанное Богом возможно. Если это Его Слово, нам должно полагаться на него без сомнений, даже если мы его не понимаем (WA 41, 274). Это базовый принцип, лежащий в основе лютеровского подхода ко всем библейским учениям, и в нем можно найти объяснение многих характерных особенностей лютеранского богословия. Об учении о Троице реформатор говорит, что нам следует довольствоваться тем фактом, что так Бог свидетельствует и говорит о Себе в Слове (WA 41, 274). Такое же отношение проявляется и в его апологии Таинств (WA 47, 329)
Если люди хотят спорить с нами об истинности наших убеждений, нам не следует делать ничего, кроме как положить перед ними тексты. Нам следует не ввязываться в какую-либо продолжительную диалектику, а просто сказать: «Я не желаю слушать твои насмешки и умозрительные рассуждения» (WA 40, 2, 592). Главной заботой богослова должно быть хорошее знание текста, а его первым правилом — не спорить и не философствовать о святых вещах. В богословии надлежит просто слушать, верить и твердо хранить в сердце следующее: «Бог истинен, каким бы абсурдным то, что Он говорит в Своем Слове, ни казалось рассудку» (WA 40, 2, 593).
Любая попытка защитить артикулы христианской веры с помощью разума — величайшая глупость. Пытаться обосновать и защитить Божье Слово с помощью рассудка — все равно, что пытаться осветить яркое солнце незажженной лампой или поставить каменные стены на камышовом фундаменте (WA 6, 291). Если человек не верит Слову, все, что ты ему ни скажешь, будет напрасной тратой сил и времени (WA 36, 528). Если кто-то не хочет верить словам Бога, он не может требовать от меня ничего большего. Если я показал, что некая идея не противоречит Божьему Слову, но согласуется с Библией, я исполнил свой долг (WA 23, 131). Сатану должно побеждать Словом, а не логикой (WA 20, 770; см. 22, 44). Защищать Божье Слово с помощью разума все равно, что защищать доспехи и меч голыми руками и непокрытой головой (WA 6, 291).
В защиту рациональной апологетики часто цитируют слова апостола Петра, который призывает нас быть готовыми дать отчет в своем уповании (1 Пет. 3:15). Лютер пишет, что схоласты извратили этот текст, истолковав его таким образом, что еретиков нужно побеждать рассуждениями. Наша вера выше всякого рассудка и созидается силой Божьей. Если люди не желают верить, тебе надлежит молчать, поскольку ты не обязан побуждать их воспринимать Писание как Слово Божье. Довольно, если ты показал им, что твоя точка зрения основана на Библии. Если ты предложил им доказательства из Писания, тебе не следует давать им что-либо еще. Если люди опасаются, что такой подход приведет к насмешкам над Писанием, что таким образом Слово Божье будет постыжено, им следует помнить, что это забота Бога (WA 12, 362; см. 36, 526). Иными словами, богохульно воображать, будто наш рассудок способен предоставить достойную защиту Божьему Слову. Евангелие нуждается только в проповеди, но никак не в защите.
Лютер прекрасно понимает все диалектические последствия, вытекающие из такого подхода, и сам указывает на стороны этой позиции, которые представляются слабыми с рационалистической точки зрения. В проповеди, посвященной апологии воскресения в 15-й главе 1-го Послания к коринфянам, реформатор говорит, что рассуждения апостола выглядят диалектическим слабыми, поскольку, исходя из схоластической точки зрения, Павел допускает две логических ошибки. Во-первых, и язычники, и неверующие обвинят апостола в том, что он пытается probare negatum per negatum, поскольку воскресение Христа значит для неверующего столь же мало, сколь и воскресение всех людей. Иначе говоря, с точки зрения неверующего, в рассуждениях Павла присутствует порочный круг. Из этих замечаний Лютера совершенно ясно, что он отлично разбирался в логических процессах, с которыми сопряжены богословские споры. Реформатор описывает подход Павла таким образом: «Если кто-нибудь, обвиняя другого перед судом, скажет: „Ты мерзавец“, — а когда его попросят предъявить доказательства, будет просто снова и снова повторять: „Да, ты мерзавец. Ты был мерзавцем с момента зачатия и появления на свет“, — это нельзя назвать доказательством, это пустой бессмысленный лепет».
Второй логический изъян, который Лютер обнаруживает в аргументации Павла, — это рассуждение от частного к общему. Даже если Христос воскрес, логически это не доказывает справедливость утверждения, что все люди воскреснут, поскольку из того факта, что один судья негодяй, не следует вывод, что все судьи негодяи. Однако, несмотря на диалектическую слабость доводов Павла, Лютер настаивает, что метод, с помощью которого апостол защищает учение о воскресении, правилен и подходит для защиты любого артикула вероучения (WA 36, 525-526).
Место разума в апологетике
Теперь, когда мы увидели, с каким презрением Лютер отвергает использование разума для защиты Писания, несколько странно слышать, как он настаивает — например, на суде в Вормсе, — что готов подчиниться голосу здравого смысла, и еще более интересно наблюдать, как он снова и снова клеймит своих оппонентов, называя их неразумными и скудоумными глупцами. На первый взгляд может показаться, что здесь мы сталкиваемся с внутренним противоречием в мышлении великого реформатора.
Но, как становится очевидно при более зрелом и тщательном изучении метода Лютера, он вполне последователен. Рассуждая о естественных доказательствах существования Бога, он говорил, что нет такого аргумента, основанного на логике, которого нельзя было бы опровергнуть логикой (TR 1, 530). Лютер действительно считал нелепостью и даже богохульством попытки защищать Писание с помощью рациональных доводов, однако он также считал, что вполне уместно указывать на логические изъяны в нападках на Писание, когда представляется такая возможность. Мы видим, как в спорах с противниками он говорит: «Сам рассудок вынужден это признать» (WA 18, 786). Из всего сказанного выше очевидно, что Лютер не возлагал большие надежды на такой подход, однако едва ли хоть один оппонент мог похвастаться тем, что реформатор не использовал против него это оружие.
Лютер неоднократно прибегает к нему в трактате «О рабстве воли». Например, он готов предложить Эразму разумное объяснение того, почему можно сказать, что Бог творит зло. Нам следует довольствоваться Божьим Словом, однако в виде уступки человеческому разуму (то есть человеческой глупости) позволительно поступить глупо и неразумно и попытаться предложить какое-нибудь решение этой проблемы (WA 18, 709). Даже рассудок, пишет он, соглашается с тем, что Бог производит все во всем. Следовательно, Бог действует и в порочных людях и участвует во всех их деяниях точно так же, как хороший наездник управляет трехногой лошадью. Ехать на такой лошади плохо, но это не вина наездника, и когда мы говорим, что Бог производит в нас зло, ни в коем случае нельзя понимать это так, словно Бог — причина зла, или что Он создает в нас зло, которого прежде не было (WA 1, 709-711).
Эразм цитировал Иисуса, сына Сирахова: «Если соблюдешь заповеди, они сохранят тебя», — и настаивал, что сказать подобное человеку значит предполагать наличие у него свободной воли. Лютер отвечает, что это довод рассудка, которому не в новинку измышлять подобные мудрые изречения, поскольку разум искажает Писание в угоду себе. И при этом разум говорит лишь глупые и абсурдные вещи (WA 18, 672). Довольно примечательное утверждение: Лютер хочет сказать, что разум зачастую неразумен по своим собственным меркам. Реформатор продолжает спорить с Эразмом в чисто логическом ключе и говорит, что, если мы спросим, как можно из таких фраз, как «если захочешь», «если сделаешь», «если услышишь», сделать вывод о свободе воли, нам ответят, что этого требуют природа слов и общепринятая манера выражаться. Но это, возражает Лютер, логическая ошибка, известная как «метабазис» (подмена тезиса). К тому же, продолжает он, аналогии ничего не доказывают. Поэтому все, что сумел доказать разум (если он вообще сумел что-либо доказать), так это то, что разум глуп. Более того, настаивает Лютер, выражаться таким образом — вовсе не общепринятый человеческий обычай. Доктор может попросить пациента сделать что-то, чтобы показать, что пациент этого сделать не может. Лютер продолжает: «Я упоминаю об этом лишь для того, чтобы показать разуму, как глупо с его стороны добавлять свои выводы к Писанию, и как он слеп, когда не видит, что эти выводы не выдерживают критики даже в человеческих вопросах и словах» (WA 18, 673). Кроме того, Лютер упрекал Эразма в том, что он выводит общее из частного. Реформатор писал, что при виде того, как нечто повторяется несколько раз, разум тут же делает вывод, что всегда бывает именно так (WA 18, 672). Очевидно, что Лютер понимал изъян, присущий всякому индуктивному мышлению. Кроме того, интересно, что Лютер был готов использовать против своих оппонентов аргумент, который не использовал и не считал возможным использовать применительно к Писанию.
Когда Эразм использовал аргумент, что Бог не стал бы требовать от людей того, что они не способны сделать, а потому люди должны быть в состоянии выполнить Божьи заповеди и, следовательно, должны обладать свободной волей, он не намеревался отступать от полупелагианской точки зрения средневековой церкви. Однако Лютер настаивает на том, что, если Эразм прав, и Божьи заповеди доказывают, что человек способен выполнить требования Господа, то пелагиане правы, а Эразм ошибается в своей основной посылке. Поэтому, пишет Лютер, «‚Диатриба“ перерезает себе горло собственным мечом» (WA 18, 65).
В спорах с анабаптистами реформатор использовал этот же метод и часто указывал на логические изъяны в их рассуждениях. Они не просто неразумны, но совершенно безумны и глупы (WA 47, 327). Лютер готов встретиться с ними на их собственной территории и обратить против них их же собственные умничанья (WA 17, 2, 8287). По его словам, утверждение, будто Корнилий принял крещение после того, как исповедал веру, и что поэтому крестить следует взрослых, представляет собой пример логической ошибки, рассуждения от частного к общему (TR 3, 62). В трактате «Против небесных пророков» он уделяет много времени тому, чтобы продемонстрировать, что представления Карлштадта несостоятельны даже с логической точки зрения, и осыпает доводы оппонента насмешками (WA 18, 186).
Однако следует отметить, что во всех этих случаях Лютер отнюдь не пытается установить истину с помощью логических рассуждения. Он лишь пытается показать, что аргументы его противников слабы и превращаются в бессмыслицу, если их довести до логического завершения. Лютер настаивает, что самое иррациональное дело в мире — отказаться принимать слова Писания в том виде, в каком они записаны.
Можно возразить, что споры Лютера с Карлшадтом, анабаптистами и Эразмом относятся к жанру полемики, а не апологетики. Но сам Лютер разграничивать их таким образом не стал бы. С его точки зрения, нет особой разницы между неверием иудея и магометанина, которые отрицают Троицу, и неверием тех, кто отрицает Реальное присутствие и действенность Крещения. Лютер видит и в том, и в другом проявление естественного противления человека истине Божьей.
На папистов он нападал точно таким же образом. Он пишет: «Бессмысленное, ослиное упрямство папы настолько примитивно, что его можно было бы уловить с помощью логических рассуждений, даже не будь у нас Писания» (TR 2, 60). О преподавателях Лёвенского университета он говорил, что ученые мужи спорят, словно компания старух, и сетовал на то, что они противопоставляют ему не логику и не Писание, а лишь свои собственные мнения (WA 6, 176). Он обвинял оппонентов в рассуждениях по кругу (WA 6, 184). А указав на логический изъян в рассуждениях профессоров, он увенчал свои слова обидным замечанием, что «это запрещал даже Аристотель» (WA 6, 195). Лютера огорчало, что Альвельд не воспользовался ни Писанием, ни логикой, чтобы продемонстрировать ложность лютеранского учения (WA 6, 290). Отвечая Катарину, Лютер в схоластической манере выстраивает несколько силлогизмов, чтобы опровергнуть утверждение, будто папа — преемник Петра, после чего говорит: «Видишь ли, мой достопочтенный томист, что зверь — это диалектик?» (WA 7, 712; правильнее было бы перевести: «что диалектик — это еще и зверь»)]. Реформатор просит Катарина указать на ошибки в его рассуждениях (WA 7, 711).
Все эти примеры свидетельствуют о том, что Лютер не чурался использования разума в апологетике. Он приписывал ему ограниченную ценность, но любил говорить, что может мыслить так же логично, как и его оппоненты, и что он понимает Аристотеля не хуже, чем они (TR 1, 57). Он высмеивает так называемый «ум» своих противников. Любой дурак может составить такие же силлогизмы, как они. Иудеи и магометане считают нас дураками, поскольку мы говорим, что у Бога есть Сын, и что Бог умер. Как же нам, бедным умалишенным гусям и уткам, несчастным христианам, устоять против подобного высокоумия? А что, если они спросят, где Богу найти кормилицу и сиделку для Своего Сына? Лютер ставит точку в своих рассуждениях, называя оппонентов безумцами (WA 54, 89). Судя по всему, Лютер не считал, что христианская церковь обладает монополией на глупость и иррациональность, и был уверен, что неверующие могут быть по-своему так же глупы, как и христиане. Он никогда не стал бы писать книгу о разумности христианства, но вполне мог бы написать книгу о неразумности неверия.
Но в богословии был один раздел, относительно которого Лютер был готов спорить с оппонентами. Он предостерегает от использования логики применительно к учению об оправдании, вопросах совести, а также в связи с удовлетворением, отпущением грехов, примирением и спасением, однако в остальных вопросах (например, когда речь заходит о мудрости, могуществе и других качествах Бога) он хотел бы, чтобы мы проявляли в споре всю проницательность и все остроумие, на какие мы только способны (40, 1, 78). Подобные споры с иудеями, магометанами и сектантами возможны потому, что многие вещи очевидны в свете природного ума (WA 18, 785).
Итак, в сочинениях Лютера можно найти самое яростное отрицание разума, однако реформатор вовсе не утверждал, что у верующего и неверующего нет совершенно никаких точек соприкосновения. Оба они обладают природным умом, и хотя Лютер совершенно однозначно было уверен, что истину христианства невозможно доказать с помощью рациональных аргументов, он также был уверен, что исходным посылкам неверия присущ точно такой же изъян. Рассудок всегда оставляет человека в потемках и неуверенности. Точку зрения Лютера вполне можно описать как философский агностицизм вкупе с богословской убежденностью.
Примеры апологетики Лютера
Как мы уже отмечали, полемизируя со своими оппонентами, Лютер апеллировал к всемогуществу Бога — учению, которые даже злейшие его противники принимали как должное. Реформатор не верил, что всемогущество Бога можно продемонстрировать логически. Однако он настаивал на том, что, признав всемогущество Бога, человек уже не должен отрицать недвусмысленные утверждения Библии на том основании, что человеческому разуму они представляются невозможными (WA 49, 400-404).
Лютер не делает особого акцента на свидетельствах в пользу христианства. Но, опять же, это не значит, что он напрочь отвергает такой подход. Например, по его словам, тот факт, что Библия сохранилась, несмотря на нападки множества врагов, доказывает, что она — Слово Божье (TR 1, 381). Одним из самых убедительных доказательств истинности евангелия Лютер считает само противодействие, которое оно вызывает. Признак истинных и божественных обещаний заключается в том, что они не согласуются с разумом, и рассудок не желает их принимать (WA 42, 452). Нет более верного знамения божественного происхождения чего-либо, нежели то, что оно превосходит наш образ мышления и идет вразрез с ним (WA 10, I, 1, 242). Когда ярость тиранов и еретиков и соблазн креста прекращаются, это верный знак того, что чистое учение Слова утрачено (WA 40, 2, 53; см. 52, 29). Если бы наше евангелие принимали с миром, оно не было бы истинным евангелием (WA 38, 510). Говоря подобные вещи, Лютер всего лишь делал практический вывод из библейского утверждения, что все исходящее от Духа Божьего представляется душевному человеку глупостью.
И еще несколько слов напоследок. Когда Лютер описывает веру как шаг во тьму, он не имеет в виду, что мы закрываем глаза и шагаем, очертя голову, с обрыва в пропасть. Когда он пишет о том, что нужно закрыть глаза, под глазами он подразумевает глаза разума. Кроме того, по его словам, закрыв глаза, мы должны открыть уши (WA 33, 267). Глаза разума поистине следует выколоть. Но глаза веры лучше глаз разума и способны видеть в темноте. Под шагом во тьму Лютер имеет в виду именно это: готовность положиться на Слово Божье, даже если у нас нет логических или фактических доказательств его истинности. Он пишет: «Благодать радостно шагает во тьму, следует одному лишь Слову и Писанию, независимо от того, выглядит оно таковым или нет. Природа может считать это истинным или ложным, но благодать все равно прилепляется к Слову» (WA 10, I, 1, 611).
С учетом всего сказанного суть всей апологетики Лютера по-прежнему можно обобщить одним предложением, которое он написал на полях своего экземпляра сочинений Петра Ломбардского: «Аргументы, основанные на разуме, ничего не решают, но когда Святой Дух называет что-то истиной, это истина» (WA 9, 35).
Оригинал статьи опубликован в журнале Concordia Theological Monthly за 1958 год (с. 742-759). Все права принадлежат издателю.
Сокращения:
WA — Weimarer Ausgabe, издание сочинений Лютера на немецком языке;
TR — Tischreden, Застольные беседы Лютера.