Трудности выхода из культа
Прежде чем начать, я бы хотела дать определения двум терминам. Не уверена, что вы в курсе, но саентологи обожают определения и словари.
Первый термин — вуайеризм. Этим словом обозначается получение удовольствия от наблюдения за чем-то интимным, отвратительным или возмутительным.
Второй термин — взрослый во втором поколении (Second Generation Adult, SGA). В настоящее время так называют людей, родившихся и выросших в культах.
Я беседовала с несметным количеством своих коллег по киноиндустрии и других людей, и многие мои выводы составлены из информации, которой они со мной поделились. Поскольку в течение нескольких недель перед этим выступлением я сама и мои близкие подвергались травле, я приняла решение сохранить анонимность своих собеседников.
Мне не передать словами, как трудно было писать этот доклад. Я много раз бралась за работу и, наверное, раз тысячу все бросала. Были дни, когда я думала, что нет смысла рассказывать свою историю, и много раз хотела вовсе отказаться от этой затеи. Мои друзья-журналисты говорили, что фактов, подтверждающих мои мысли о вуайеризме в прессе, недостаточно, и что истории, связанные с культами, никогда не становятся сенсацией — они просто звучат странно и невероятно, и это автоматически порождает непристойные комментарии. Другие близкие друзья говорили, что я подвергаю опасности с таким трудом отвоеванные свободу и безопасность, чтобы примкнуть к крестовому походу, которым уже управляют люди с хорошими финансовыми возможностями и юридической поддержкой.
Я твердо уверена в одном: это моя история, и никто не может и не вправе отнять ее у меня. И любая организация, которая пытается заткнуть рот чьей-либо правде, представляет собой репрессивную систему. А я не могу этого терпеть.
Меня зовут Наоми Мийоко Раддатц, и я родилась и выросла в Саентологической церкви, на улице Л. Рона Хаббарда в Лос-Анджелесе, штат Калифорния.
Я много лет молча наблюдала за тем, как развивалась саентологическая сага, ловко оставаясь посередине между теми, кто тихо ушел, и теми, кто заговорил вслух. Только в прошлом году я нашла в себе достаточно смелости, чтобы публично высказать свою точку зрения. И теперь, несмотря на понятный страх перед местью со стороны церкви, за которую 20 лет назад я готова была отдать жизнь, я могу твердо сказать: я говорю от лица других детей, среди которых выросла, многие из которых покончили с собой, и которым я посвящаю свое выступление. Тэйлор Твид, это ради тебя. Джордан Хобдон, это ради тебя. Флетчер Санчес, это ради тебя. Кенни Тобурн и Луиза Дагган, это ради вас. Я говорю от имени друзей моего детства, которые увязли в трясине наркомании, потому что нам внушили, что мы сами виноваты во всех страданиях в своей жизни.
Я делаю это ради своих друзей, страдающих душевными расстройствами, которые остаются недиагностированными, потому что нам запрещено прибегать к помощи психиатров. Я говорю от имени семей, которые были разрушены, и от имени друзей, которые, будучи в здравом уме и трезвой памяти, подписали пожизненные контракты с Морской организацией. Я выступаю от имени тех, кто покинул организацию, и надеюсь, что мы проложили дорогу для тех, кто все еще остается в ее рядах, и расчистили путь, на который они смогут без опасений ступить, когда решатся уйти.
Это моя история и мои мнения. Я не могу говорить за других. Я все еще пытаюсь найти новую жизнь и выздороветь. Все меняется день ото дня, из минуты в минуту.
Мои родители познакомились в саентологической миссии в Гонолулу, когда им обоим было по двадцать с небольшим лет. Политическая обстановка тогда была похожа на нынешнюю, и тогда, как и сейчас, люди пытались найти ясный и прямой путь в жизни. Церковь отправила моих родителей в Калифорнию, чтобы они сделали очередной шаг на пути к духовной свободе. Мой отец со временем стал одним из самых подготовленных одиторов в своей области, а моя мать из нашей крохотной квартирки управляла общежитием для иногородних саентологов. Со своей кровати я видела церковных клерков за стойкой регистрации, и каждую ночь перед сном я их целовала. Церковь была моей семьей, и я чувствовала себя в безопасности, зная, что она существует.
Я выросла на церковной территории и, едва научившись читать, сразу же начала работать на церковь, получая в качестве вознаграждения обучение. Труд в обмен на дорогостоящие саентологические услуги. Вместе с матерью я работала в знаменитом хранилище личных дел, расположенном в морге заброшенной лос-анджелесской больницы Сидарс-Синай. В то время церковь еще не отремонтировала эти помещения, и я отчетливо помню тот подвал. Там было темно, сыро и страшно, повсюду ползали тараканы. Мне до сих пор снятся кошмары, будто я бегу по этим залам, спасаясь от преследователя, которого слышу, но не вижу. Хранилище файлов представляло собой длинный, с футбольное поле, зал, освещенный дрожащим светом ламп, заставленный ржавыми металлическими шкафами, набитыми секретными папками, которые нам предстояло рассортировать. Мне поручили отправлять церковные пропагандистские материалы людям, включенным в список рассылки. Я работала в комнате без окон, доверху забитой коробками с разноцветными брошюрами и журналами. Я часами раскладывала материалы по конвертам, наклеивала марки и относила на почту.
Мне и в голову не приходило, насколько это странно. Мне снова и снова повторяли, что мой дух, мой тэтан, выбрал это тело, чтобы в нем родиться и завершить исполнение обязанностей, возложенных на меня, когда я была саентологом в прошлой жизни. Благодаря моей самоотверженной работе меня считали очень благородной и особенной девочкой. К другим детям, которые вступили в Морскую организацию под тем предлогом, что они вновь воплотились на земле как саентологи и продолжают выполнять контракт, ранее заключенный на миллиард лет, относились с благоговением и уважением. Я смотрела на этих детей в маленьких костюмчиках с военными знаками различия и надеялась когда-нибудь стать одной из них.
С первым кризисом веры я столкнулась, когда начала знакомиться с внешним миром. Я чувствовала себя, словно пришелец из космоса, изучающий чужую планету. Я слышала, как SGA из самых разных культов говорили о себе то же самое. Повсюду, куда бы я ни посмотрела, были признаки враждебности, и мне хотелось спрятаться. До сих пор хочется. Лица знаменитых саентологов, которых я обожествляла, красовались на обложках бульварных изданий рядом с такими заголовками, как «тайны и секреты, убийство, тюрьма и рабство». Видя эти заголовки, я чувствовала себя униженной, опозоренной, сбитой с толку и одинокой. Неисправимо чужой. Саентологи обычно объясняли появление таких статей тем, что подавляющие личности преследуют нас и фабрикуют сенсационные заголовки, чтобы отпугнуть от церкви потенциальных новых членов. Они хотят, утверждала церковь, помешать другим людям присоединиться к нам в поисках духовной свободы. Саентологическая технология настолько действенна, что испуганные, порочные личности, ПЛ, сделают все, чтобы сокрушить нашу религиозную революцию. Меня учили не обращать внимания на газетные заголовки, но мне все равно было интересно, есть ли в них хоть доля правды. В таком состоянии недоверия и беспокойства, в сильном страхе я провела все детские годы, изо всех сил скрывая, откуда я.
В своем выступлении на конференции TED под названием «Опасность единственной истории» общественная активистка и феминистка Чимаманда Нгозе говорила:
Показывайте людям что-то одно, снова и снова, и именно этим они станут. Однако настаивать лишь на этих негативных историях значит упрощать переживания человека и закрывать глаза на многие другие истории, которые его сформировали. Одна история порождает стереотипы, и проблема стереотипов не в том, что они не соответствуют действительности, а в том, что они однобоки. Они превращают одну историю в единственную историю. Последствия единственной истории таковы: она лишает человека достоинства.
Крайне трудно выйти из тени слова «культ», а тем более расстаться с опытом жизни в культе. Культы — темная сторона человеческой природы, которая притягивает людей, но к которой они бояться приблизиться.
Если разговор о других душевных травмах, как правило, вызывает у людей сочувствие и сострадание, то к травмам, полученным в результате жизни в культе, обычно относятся с отстраненным любопытством. Когда я решила уйти из церкви, мне было 15 лет. Среди друзей и знакомых, которых я завела во внешнем мире, среди «вогов», я быстро стала центром обсуждения. Меня обычно спрашивали: «Тебя насиловали?» «Ты знакома с Томом Крузом?» «Ты выросла в подземелье?»
Культы по природе своей скрытны. А все неизвестное считается чуждым или угрожающим. Боязнь признать, что все мы уязвимы, лишь подчеркивает нашу уязвимость для промывки мозгов и, следовательно, нашу глупость.
Широкие обобщения, навеянные популярной культурой, поддерживают стремление людей приписывать стереотипные проблемы людям, находящимся в культах. Ажиотаж вокруг культов всегда привлекает внимание, но обычно за счет пострадавших. Реальные мучения, которые испытывают жертвы, кажутся тем, кто о них читает, чем-то инопланетным. И тем, кто не соприкасался с такими переживаниями, очень трудно проявлять сочувствие.
Наниматели говорили мне: «Если бы я знал, что вы выросли в Саентологии, я бы никогда вас не взял на работу». Молодые люди, с которыми я встречалась, говорили мне: «Не знаю, хочется ли мне, чтобы моих детей воспитывал человек, с рождения бывший саентологом». Это серьезнейшая стигма.
Бывало со мной и по-другому. Не так давно меня пригласили на роскошную виллу одной актрисы — я работаю в сфере кино и театра, — и там рассказали, что некоторые детали моей биографии планируется включить в сценарий будущего экзистенциального фильма ужасов под названием «Наоми». Конечно, моя подруга была сражена наповал, когда я в пятистраничном письме (которое несколько раз переписывала) изложила все проблемы, которые порождает этот проект с точки зрения искусства и нашей дружбы. Ей просто не приходило в голову, что она копается в моих душевных ранах в поисках материала для сценария. Мы остались подругами, она, наверное, увидит это выступление, и я хочу сказать ей, что по-прежнему очень ее люблю.
Средствам массовой информации и нам самим присуща склонность к вуайеризму, который в лучшем случае выглядит как любопытство, а в худшем — как коммерциализация человеческих страданий и потерь. Популярная культура привлекает внимание прессы и выставляет тебя — хорошо это или плохо — на всеобщее обозрение. Но когда отвратительные истории приобретают сенсационное звучание и теряют человеческое лицо, мы превращаем боль и страдания людей в развлечение.
Другая проблема с попытками извлечь выгоду из историй жертв культов — при этом вину за все случившееся часто возлагают на самого пострадавшего. А исцелиться, если травма усугубляется чувством вины, невозможно.
Рассуждая о том, как в СМИ освещается тема травмирующих событий, д-р Джессика Хэмблен из Национального центра по лечению ПТСР при американском Департаменте по делам ветеранов говорит:
Многие неспособны сопротивляться новостям о травмирующих событиях… Как ни ужасно видеть это по телевизору и читать об этом в газетах и журналах, многим все равно почти не под силу отвернуться. Точно не известно, почему сопротивляться подобной информации так сложно. Некоторые говорят, что люди смотрят и читают новости, стремясь переварить и осмыслить события. По мнению других, пресса намеренно создает заманчивые и затягивающие образы, очень похожие на кадры из фильма в жанре «экшн». Каковы бы ни были причины, важно сознавать, какое влияние на общество оказывает такого рода информационное воздействие. Как правило, исследования показывают, что между наблюдением за новостями о травмирующими событиями и симптомами стресса существует непосредственная связь.
Мы все хорошо знаем, что наш мир принимает далеко не каждого. Именно это и побуждает многих уязвимых людей, оказавшихся на обочине общественной жизни, уходить в культы. Когда есть аудитория, всегда готовая копаться в необычных подробностях чужого прошлого, пресса не столько просвещает, сколько развлекает потребителя, и не столько помогает жертве, сколько усугубляет ее изоляцию.
Пострадавшие боятся рассказывать правду своим родственникам и новым знакомым, опасаясь, что те отвернутся от них, когда узнают, что в их прошлом было нечто столь отвратительное. Мы виним себя и мучаемся от стыда за то, что выросли в окружении, в котором оказались не по собственной воле. И СМИ способствуют тому, что в сознании жертв укореняется токсический стыд.
То, что пресса пишет о культах, бесспорно, очень важно. И есть все возможности делать это правильно. В числе примеров хороших публикаций можно назвать статью Пола Хаггиса в еженедельнике The New Yorker и смелое решение компании A&E Networks выпустить в эфир программу Scientology and the Aftermath, которая была удостоена премии «Эмми». На мой взгляд, культы и духовное насилие — фактор, который оказывает невероятно деструктивное воздействие на здоровье общества, и СМИ должны прилагать все силы к тому, чтобы освещать и разъяснять эту проблему.
Когда после недавних самоубийств Энтони Бурдэна и Кэйт Спэйд журнал «Ньюсуик» подвергся критике за оптимизированные для поисковых индексов заголовки, принижавшие трагичность этих происшествий, Биджан Стивен из сети The Verge отреагировал так:
Каждому изданию приходится делать выбор: гнаться за трафиком в ущерб нравственности или отказаться от прибыли в угоду профессиональной этике… Оптимизированные для поисковых машин новостные сообщения неприятно прямолинейны, потому что раскрывают тайные желания людей. Они никогда не исчезнут, потому что человеческое стремление к бульварным подробностям неистощимо.
Важно правильно оценить масштабы бедствия. По некоторым консервативным оценкам, примерно 125 тыс. жителей США провели детство в религиозных культах. Социологическое исследование, посвященное проблеме ПТСР среди SGA (тех, кто родился в культе), показало, что благодаря окружению, в котором растут такие дети, зловещие угрозы и регулярные выговоры за проступки порождают в них чувство неуверенности в себе и ненависть к самим себе. Подобное окружение — прямая противоположность условий, в которых психологическое сообщество рекомендует воспитывать детей. Сегодня тысячи этих SGA ежегодно покидают культы. Эти взрослые испытывают самые разные проблемы, связанные с насилием и недостатком внимания, с которыми они сталкивались в детстве. Спектр проблем очень широк — от последствий сексуального растления до отсутствия должного образования. Все это влияет на душевное здоровье, самооценку человека и его способность зарабатывать на жизнь. Все больше исследователей говорят о том, что психологические травмы, перенесенные в раннем детстве, могут негативно сказаться на развитии мозга ребенка, в результате чего они с большой вероятностью вырастут очень асоциальными людьми.
Лично я не считаю, что о человеке, страдающем от последствий упомянутых выше травм, следует говорить таким образом, что это еще более усугубит его эмоциональное состояние. Я также сомневаюсь, что, даже узнав об этих фактах, журналисты откажутся от возможности ввернуть заголовок поострее. Единственный способ добиться того, чтобы о нас писали беспристрастно, а не с расчетом на клики и лайки, — рассказать о себе самим, от своего имени. Да, вам придется нарушить молчание (что бы это для вас ни означало), но другим после вас будет уже легче.
Раньше мне казалось, что моя история не столь важна. Да, в своей жизни я повидала достаточно дурных, непристойных, чудовищных и пугающих вещей, чтобы ко мне можно было проявить сочувствие и понимание. Пережившие душевную травму обычно чувствуют себя одинокими и изолированными от общества, пока не поделятся своей правдой. Ощущение, что ты единственный человек, переживший это, обрекает тебя на невыразимое одиночество.
Я была бы рада сказать, что в результате всех своих поисков и бесчисленных бесед с разными людьми: артистами, общественными активистами, журналистами, — я нашла ответ на вопрос, как оставить позади стигмы прошлого. Я была очень самонадеянна, думая, что смогу свести все к одной простой формуле.
Я могу сказать лишь одно: как подсказывает опыт, для этого нужно, чтобы жертва сделала шаг вперед и рассказала о пережитом. И поскольку одна история тянет за собой другую, я надеюсь, что мое выступление станет прологом к следующему. Одному-единственному человеку редко удается стать причиной масштабных перемен. Мы должны сделать это сообща, и я надеюсь, что мы подойдем к этой задаче серьезно.
Спасибо.
Наоми Раддац — бывшая последовательница Саентологии, профессиональный визажист и стилист, работала в целом ряде театральных и кинематографических проектов.
Статья представляет собой текст доклада, прочитанного Раддац на конференции ICSA в июле 2018 года.