Совет христианским апологетам
Чрезвычайная потребность в христианской апологетике и ее практическая польза — как с точки зрения влияния на окружающую культуру, так и с точки зрения влияния на жизнь отдельных людей — очевидны. Автор статьи высказывает несколько предложений, которые помогут христианам делать это дело хорошо.
В 1983 году, когда Элвин Плантинга выступал с инаугурационной речью в качестве профессора философии Университета Нотр-Дам, он выбрал своей темой «Совет христианским философам». Сегодня я предпочел родственную, но несколько более широкую тему «Совет христианским апологетам». Однако совет Плантинги был адресован тем, кого уже можно было назвать христианскими философами, мои же заметки адресованы тем, кого правильнее было бы назвать «будущими христианскими апологетами» — тем, кто готовится встать, но еще не встал на путь христианского апологетического служения.
Чрезвычайная потребность в христианской апологетике и ее практическая польза — как с точки зрения влияния на окружающую культуру, так и с точки зрения влияния на жизнь отдельных людей — очевидны. Позвольте мне высказать несколько предложений, которые помогут нам делать это дело хорошо.
1. Выберите область апологетики, в которой вы будет специализироваться
Некоторые известные христианские апологеты совершают ошибку, когда пытаются быть мастерами на все руки, но оказываются дилетантами во всем. В итоге, их знакомство с проблематикой может быть чрезвычайно обширным, но не слишком глубоким. Хотя они, возможно, и способны сформулировать некие основные доводы в защиту истинности христианства, но вскоре быстро отступают под напором критиков — в особенности узких специалистов. Выступая в университетских аудиториях, они всегда опасаются того, что случайно затесавшийся в ряды слушателей неверующий преподаватель задаст какой-нибудь вопрос, на который они не знают ответа. И когда это происходит, они не только сами оказываются в неловком положении, но и наносят урон репутации христианской веры. Иметь общее представление о христианской апологетике иногда бывает достаточно — и это, конечно, всегда лучше, чем ничего, — но это существенно ограничивает возможности вашего служения.
Я, напротив, советую вам сосредоточиться на конкретной области апологетики, имея при этом достаточное представление о других ее областях. Например, благодаря ренессансу христианской философии, происходившему в течение последних 40 лет в англо-американском мире, многие лучшие христианские апологеты сегодня подвизаются именно на поприще философии.
Христианская философия, занимающаяся вопросами эпистемологии (оправдание, рациональность и доказательство), метафизики (природа высшей реальности, истина и душа) и этики (существование нравственных ценностей и обязательств, теории происхождения ценностей и значение нравственных постулатов), естественным образом подходит для целей христианской апологетики. Действительно, философ-христианин едва ли может уклониться от апологетики, поскольку вопросы, изучением которых он занимается, играют важную роль в христианской жизни и христианском мировоззрении. Даже если выводы, к которым он приходит, окажутся в целом скептическими — например, что мы неспособны постичь природу высшей реальности, — этот вывод жизненно важен для христианской апологетики, поскольку он ставит крест на существовании натурбогословия. Итак, область философии естественным образом близка к апологетике.
Более того, важность философии для апологетики настолько велика, что, даже если вы не специализируетесь на философской апологетике, но отдали предпочтение какой-то другой ее области, вам стоит хорошенько познакомиться с аналитической философией. Аналитическая философия — это направление в философии, которое господствует в англоязычном мире. Этот стиль философствования резко отличается от принятого на европейском континенте. Если континентальная философия зачастую невразумительна, неточна и эмоциональна, то аналитическая философия ценит и подчеркивает ясность определений, четкую формулировку тезисов и логическую строгость аргументации. К сожалению, философы много лет приучали себя следовать примеру континентальной философии, и это, как правило, приводит к тому, что одни потемки накладываются на другие. Возрождение англо-американской философии религии в последние четыре десятилетия показало, что философский анализ может пролить яркий свет на важные апологетические проблемы. Ричард Суинберн, заслуженный профессор философии христианской религии Оксфордского университета, писал:
Одна из интеллектуальных трагедий нашей эпохи заключается в том, что, хотя философия в англоязычных странах развила высокие стандарты аргументации и ясность мышления, на стиль богословских сочинений оказала значительное влияние континентальная философия экзистенциализма, которая, несмотря на существенные ее достоинства в других отношениях, отличалась весьма неряшливым и неточным стилем аргументации. Если богословие нуждается в аргументации, серьезному богословию нужны ясные и четкие аргументы. Это очень хорошо понимали Фома Аквинский и Дунс Скот, Беркли, Батлер и Пэйли. Богословию пора вернуться к их стандартам [1].
Следуя высоким стандартам рассуждений, отличающим аналитическую философию, мы можем формулировать убедительные апологетические доводы с целью подтверждения или защиты христианского мировоззрения. В последние десятилетия специалисты в области аналитической философии религии представили в новом свете вопросы рациональности и обоснованности религиозной веры, доказательства существования Бога, атрибуты Бога (такие как необходимость, вечность, всемогущество, всеведение и благость), проблему зла и страдания, природу души и бессмертия, проблему чудес и даже такие специфически христианские учения, как Троица, воплощение, искупление, первородный грех, откровение, ад и молитва. Изобилие материала, который поступил в распоряжение христианских апологетов благодаря трудам специалистов поаналитической философии религии, просто ошеломляет.
Если вы хотите эффективно заниматься апологетикой, вам следует познакомиться с аналитической философией. И я говорю это даже тем, кто не специализируется на философской апологетике. Какова бы ни была область вашей специализации, ваши возможности как апологета возрастут, если вы получите представление об аналитической философии. Допустим, вы решили специализироваться на научной или исторической апологетике. Реальность такова, что некоторые важнейшие вопросы, с которыми вам предстоит столкнуться, — это вопросы, относящиеся к сфере философии науки или эпистемологии. Снова и снова я вижу, как ученые делают ложные умозаключения или опираются на непроверенные допущения по причине своей философской наивности.
Возьмем, к примеру, область исторической апологетики, еще конкретнее — историческое изучение земной жизни Иисуса Христа. Удивительно, насколько часто в этой области приходится сталкиваться с философскими вопросами. Библеист Р. Т. Франс однажды заметил:
На уровне литературных и исторических подробностей у нас есть достаточные основания считать Евангелия серьезным источником информации о жизни и учении Иисуса… Многие древние историки почли бы за счастье иметь в своем распоряжении четыре столь достоверных летописи [как Евангелия], написанные спустя одно-два поколения после описываемых событий и сохранившиеся в таком изобилии рукописных документов. Однако на решение принять то, что в них записано, вероятно, повлияют не столько исторические факторы, сколько открытость к супернатуралистическому мировоззрению [2].
Справедливость слов Франса доказывает признание участников радикального проекта «Семинар Иисуса» относительно допущений, которыми они руководствуются в своей деятельности. Исходная посылка, которая имеет для «Семинара» первостепенное значение, — это анти-супернатурализм, т. е., попросту говоря, натурализм. В данном контексте натурализм — это мировоззрение, согласно которому каждое событие в мире объясняется естественными причинами. Иными словами, чудес не бывает.
Это допущение ставит изучение Евангелий в жесткие рамки. Если вы исходите из принципов натурализма, такие понятия, как воплощение, непорочное зачатие, чудеса Иисуса и Его воскресение, летят в мусорную корзину еще до того, как вы садитесь за стол, чтобы ознакомиться с фактами. Это сверхъестественные события, и как таковые они не могут быть историческими. Но если вы хотя бы допускаете возможность сверхъестественного, историчность этих событий заранее исключить нельзя. Вам придется честно и объективно рассмотреть свидетельства их реальности.
Участники «Семинара Иисуса» примечательно откровенны относительно того, что натурализм является для них отправной точкой. В предисловии к своему изданию пяти Евангелий они пишут:
Современные религиозные споры ведутся вокруг того, может ли отраженное в Библии мировоззрение быть перенесено в этот научный век и сохранить статус символа веры… Христос символов веры и догм… уже не может пользоваться согласием тех, кто видел небеса в телескоп Галилея [3].
Но почему же невозможно в научный век верить в сверхъестественного Христа? Разве многие ученые не исповедуют христианскую веру, и разве современная физика не демонстрирует открытость к возможности существования реалий, находящихся вне досягаемости физики? Чем можно оправдать антисупернатурализм?
Здесь события принимают интересный оборот. По словам участников «Семинара Иисуса», исторический Иисус по определению не может быть сверхъестественной фигурой. В этом вопросе они апеллируют к Д. Ф. Штраусу, немецкому библейскому критику, жившему в XIX веке. Книга Штрауса «Жизнь Иисуса: критическое исследование» была определенно основана на философии натурализма. По словам Штрауса, Бог действует в мире не напрямую, но только через посредство естественных причин. Идея о том, что Бог воскресил Иисуса из мертвых, как пишет Штраус, «несовместима с просвещенным пониманием взаимоотношений Бога с миром» [4].
А теперь внимательно вслушайтесь в то, что участники «Семинара Иисуса» говорят о Штраусе:
Штраус отделял в Евангелиях то, что он назвал мифическим (которое он определял как все легендарное или сверхъестественное), от исторического… Выбор, которым Штраус руководствовался в своей оценке Евангелий, был между сверхъестественным Иисусом — Христом веры — и историческим Иисусом [5].
Обратите внимание: все сверхъестественное не является историческим по определению. Никакого обоснования этот тезис не получает, он просто сформулирован таким образом. Итак, мы имеем радикальное разделение Христа веры, или сверхъестественного Христа, и настоящего, исторического Христа. Теперь участники «Семинара Иисуса» поют дифирамбы этому разграничению, предложенному Штраусом. По их словам, разделение исторического Иисуса и Христа веры является «первым столпом научной мудрости» [6].
Но в таком случае весь поиск исторического Иисуса превращается в шараду. Если ты принимаешь за отправную точку чистый натурализм, понятно, что на выходе у тебя получится совершенно естественный образ Иисуса! Этот реконструированный, натуралистический образ основан не на фактах, а на определении. Поразительно, что участники «Семинара Иисуса» даже не пытаются защищать эту точку зрения, они просто исходят из того, что она правильна.
Между тем, это допущение совершенно безосновательно. До тех пор, пока существование Бога хотя бы возможно, мы должны быть открыты к возможности того, что Он чудесным образом действовал в материальной вселенной. Только в том случае, если ты можешь доказать истинность атеизма, у тебя есть основание отрицать возможность чудес.
Но иногда критики занимают несколько более мягкую позицию, исходя из того, что необходимым условием исторического изучения жизни Иисуса является методологический натурализм. Например, Герд Людеманн отрицает, что воскресение Иисуса наилучшим образом объясняет все известные нам факты, поскольку воскресение — это чудо, а профессор Людеманн считает, что чудеса должны быть исключены из методологии. Он пишет: «Историческая критика… не принимает в расчет вмешательство Бога в историю» [7]. Таким образом, воскресение не может рассматриваться как историческое объяснение. Каким же образом Людеманн обосновывает столь важную исходную посылку, как недопустимость чудес? Все, что он предлагает читателю, — это пара коротких, в одно предложение, отсылок к Юму и Канту. Он пишет: «Как продемонстрировал Юм, чудо определяется таким образом, что „никаких свидетельств недостаточно для его подтверждения“» [8]. Чудесная же идея воскресения, по его словам, предполагает «философский реализм, который несостоятелен еще со времен Канта» [9].
Однако профессор Людеманн не философ, он библеист, специалист по Новому Завету. И его привычка мимоходом ронять имена известных философов, к сожалению, слишком характерна для богословов. Томас Моррис, христианский философ, поясняет в своей книге «Философия и христианская вера» (Philosophy and the Christian Faith): «Что особенно интересно, когда богословы ссылаются на Канта или Юма, чаще всего мы находим простое упоминание о философе… но мы редко видим, если вообще видим, объяснение того, с помощью каких именно аргументов ему якобы удалось ниспровергнуть [историческое христианство]… Более того, я вынужден признать, что ни разу в сочинениях хотя бы одного современного богослова не видел изложения хотя бы одного аргумента Юма или Канта (или любой другой исторической фигуры, если уж на то пошло), который был бы способен ниспровергнуть… историческое христианское учение или… богословский реализм…» [10].
Доводы Юма против чудес еще в XVIII веке были опровергнуты Пэйли, Лессом и Кэмпбеллом, и большинство современных философов — в том числе такие видные специалисты по философии науки, как Ричард Суинберн и Джон Иарман, и такие философы-аналитики, как Джордж Марвродес и Уильям Элстон [11], — также отвергают его доводы как ошибочные. Даже философ-атеист Энтони Флю, будучи специалистом по философии Юма, признает существование изъянов в доводах Юма [12]. Что же касается философского реализма, сегодня эта точка зрения господствует в умах философов — во всяком случае, следующих аналитической традиции. И потому, если Людеманн, как он утверждает, отрицает допустимость чудес на основании Юма и Канта, ему нужно многое объяснить. В противном случае, его отрицание гипотезы о воскресении Христа основывается на беспочвенном допущении. Откиньте это допущение, и отрицать, что воскресение Христа является лучшим объяснением известных нам фактов, будет довольно трудно.
Как правило, другим скептикам, в отличие от Людеманна, не хватает смелости просто отрицать факт воскресения Христа. Напротив, они пытаются сохранить какие-то остатки христианской веры, разделяя исторического Иисуса и Христа веры. Даже если исторический Иисус окажется чисто человеческим персонажем, нашедшим свою смерть в Иудее первого века н. э., можно по-прежнему считать, что Христос воскрес, победив смерть. Например, Маркус Борг, один из самых именитых участников «Семинара Иисуса» четко разделяет «допасхального Иисуса» и «послепасхального Иисуса». Первый, по его словам, был просто человеком, который ныне «мертв и предан забвению» [13]. Второй же, по его словам, — представляет собой то, «во что Иисус превратился после смерти» [14]. «Послепасхальный Иисус» продолжает жить в опыте и преданиях Церкви.
Однако подобная богословская спасательная операция увязает в паутине философских проблем. На самом деле, если следовать рассуждениям Борга, Иисус после смерти в буквальном смысле превратился в массу гниющей плоти. Говоря о «послепасхальном Иисусе», Борг в действительности имеет в виду, что Иисус воскрес в мышлении и воображении христианской Церкви. Важно понимать, что в рамках представлений Борга сегодня не существует никакого «послепасхального Иисуса», бытие которого объективно и независимо от нашего опыта и воображения.
Лучшая аналогия этой теории, на мой взгляд, — связь между Санта-Клаусом и реальным епископом Николаем из Мир Ликийских, жившим в IV столетии. Николай был реальным человеком, он жил и умер. Санта-Клаус — это вымышленная фигура, которой, хотя и вполне реальна для маленьких детей, на самом деле не существует. Наверное, разумные зрослые верят в некоторые качества, которые эта фигура символизирует, — например, в радость дарения подарков — но они не верят в самого Санта-Клауса.
Аналогичным образом, если Иисус в действительности не воскрес из мертвых, мы можем верить в то, что собой символизирует «послепасхальный Иисус», — например, в любовь к другим людям, — но мы не будем верить в Него. Мы не станем поклоняться Ему, или молиться Ему, или думать, что Он нас любит, поскольку это значило бы поддаться на обман собственного воображения.
Несмотря на крайне обманчивое использование христианской терминологии, я полагаю, что в теории Борга пресловутый «послепасхальный Иисус» — не более чем символическая фигура. Когда Борг пишет: «Иисус Господь», или «Иисус жив», или «Бог воскресил Иисуса», — он не считает эти утверждения истинными в буквальном смысле. Скорее, Борг употребляет их в метафорическом смысле, и сам пишет: «Я утверждаю, что эти метафоры истинны» [15].
Но здесь мы оказываемся перед лицом серьезной проблемы. Что требуется для того, чтобы метафора была истинной? Если я скажу о каком-то человеке, что «ему слон на ухо наступил», в каком случае эта метафора будет правдой? В том случае, если имеет место реальность, на которую эта метафора иносказательно указывает, т. е. отсутствие у человека музыкального слуха. В отсутствие такой реальности метафора становится бессмысленным набором слов. Например, если я скажу о каком-то человеке, что «ему поезд ухо переехал», но не объясню, какой факт стоит за этими словами, это не метафора, а чистая бессмыслица. Таким образом, истинность метафоры предполагает существование истины в реальности. Если в реальности истины не существует, то и метафора не может быть истиной.
Итак, главный вопрос заключается в том, на какую истину в реальности указывают такие заявления о «послепасхальном Иисусе», как «Иисус воскрес» или «Иисус любит меня». И здесь Борг сталкивается с непреодолимой проблемой. Ведь он утверждает, что никаких истин о Боге в реальности не существует. По его мнению, Бог «неописуем». Он пишет: «Бог неописуем… Бог выше любых образов, материальных и ментальных… Все наши размышления о Боге… это попытки описать неописуемое. Неописуемое выше всех наших представлений о Нем, даже того, которое я сейчас излагаю» [16]. Однако это означает, что его утверждения относительно «послепасхального Иисуса» не отражают никакую истину в реальности. Следовательно, это не метафоры. Это бессмыслица.
Однако и это еще не самое худшее. Утверждать, что Бог «выше любых наших представлений» неправильно. Ведь если все наши представления о Боге неверны, то даже наше представление о неописуемости Бога неверно. Но это значит, что Бога все-таки можно описать! Таким образом, точка зрения Борга сама себя опровергает: если она справедлива, то она ложна. Похоже, Борг понимает это, потому что пишет, что Бог «выше всех наших представлений о Нем, даже того, которое я сейчас излагаю». Но если понятие неописуемости к Богу неприменимо, то не факт, что Бог неописуем, как это утверждает Борг. Следовательно, теория Борга содержит внутренние противоречия и не может быть признана разумной.
Таким образом, философские аспекты подчас могут иметь решающее значение для разрешения исторических вопросов, важных для христианского апологета.
Аналогичным образом, в бурно развивающемся сегодня пространстве диалога между наукой и богословием, который очень важен для научной апологетики, я вновь и вновь замечаю, что ключевые вопросы носят не научный, а философский характер. В этом нетрудно убедиться на примере двух столпов-близнецов современной физики, теории относительности и квантовой теории, которые очевидно содержат вопросы, относящиеся к сфере эпистемологии и метафизики. Но даже в тех областях науки, в которых степень теоретизирования относительно невелика (например, в биологии), высовывают голову философские вопросы.
Филип Джонсон внес огромный вклад в спор о происхождении жизни, когда привлек внимание к той роли, которую играют в оценке той или иной теории методологические предпосылки. Насколько я понимаю суть идеи Джонсона, лучше всего ее можно выразить в терминах модели научного объяснения, именуемой «выводом к наилучшему объяснению».
В соответствии с этой моделью теоретик, оказавшись перед лицом массива данных, требующих объяснения, выбирает из множества реальных возможностей то объяснение, которое — в том случае, если оно истинно, — наилучшим образом объясняет данные. Ценность избранного варианта объяснения, помимо прочего, определяется тем, что он объясняет больше данных, нежели альтернативные объяснения, и что он наиболее вероятен. Принципиальная позиция Джонсона заключается в том, что неодарвинистская парадигма может быть названа лучшим объяснением лишь в том случае, если выбирать приходится из чисто натуралистических объяснений. Но стоит включить в число возможных вариантов и сверхъестественные объяснения, т. е. объяснения, предполагающие вмешательство неземного разумного субъекта, и преимущества неодарвинистского объяснения перестают быть очевидными.
Однако вопрос о том, следует ли таким образом ограничивать спектр возможных объяснений, носит философский, а не научный характер. Следует заметить, что от некоторых сторонников натурализма и эволюционных биологов, таких как Дэвид Халл, можно услышать косвенное признание правоты Джонсона. Они, конечно же, настаивают, что наука исключает из спектра возможных объяснений сверхъестественные варианты, что по самой своей природе наука призвана определять лучшее естественное объяснение имеющихся данных. Но это, как я уже сказал, — вопрос уже не науки, а философии науки, а ученые, которые, как правило, демонстрируют наивность, когда дело доходит до философии, не слишком хорошо с такими вопросами справляются.
И потому всем нам, избирающим своим жизненным поприщем апологетику, независимо от области специализации, было бы разумно заложить в память солидную порцию знаний по аналитической философии.
В конце концов, возможно, вы решите специализироваться не на философской апологетике, а на какой-нибудь другой области. Я уже упоминал историческую апологетику, которая исследует достоверность новозаветного свидетельства об Иисусе. Евангелические христиане достойно представлены в этой области такими учеными, как англо-американцы Крэйг Эванс, Бен Уитерингтон, Даррелл Бок, Н. Т. Райт, не говоря уже о наших континентальных братьях. Я также упоминал научную апологетику, которая нуждается в большем внимании со стороны евангелических христиан, хотя такие специалисты, как Робин Коллинс, Джордж Эллис, Кристофер Ишэм, Уильям Дембски, внесли в эту область познания важный вклад. Еще одна область апологетики, которая в последнее время приобретает большое значение, — это исламоведение. В сущности, это очень древняя отрасль апологетики, восходящая к Раймунду Луллию и «Сумме против язычников» Фомы Аквинского. Есть и другие области специализации — например, психология, в которой довольно интересную работу ведет Пол Витц. Как бы то ни было, я призываю вас выбрать одну область, в которой вы можете стать специалистом, чтобы рассуждать о связанных с ней вопросах с уверенностью и авторитетом.
2. Получите докторскую степень в избранной вами области
Некоторым из вас мой совет не понравится. Но одной лишь популярной апологетикой в нашем деле не обойдешься. Популярная апологетика может повлиять на взгляды необразованного человека, но не сможет изменить господствующие в обществе убеждения.
Для того, чтобы изменить господствующие в обществе убеждения и создать культурную среду, которая бы признавала христианское мировоззрение интеллектуально приемлемым, нам следует влиять на высшую школу. Я говорю так потому, что ВУЗы — это самый важный институт, формирующий западную культуру. Именно в ВУЗах получают образование наши будущие политики, наши журналисты, наши юристы, наши учителя, наши топ-менеджеры, наши артисты. Именно в ВУЗах они формулируют или, гораздо чаще, просто впитывают мировоззрение, которое впоследствии становится для них основой жизни. А поскольку эти люди формируют общественное мнение и культурную среду, именно то мировоззрение, которое они усваивают в ВУЗе, формирует нашу культуру. Меняя высшую школу, мы меняем культуру руками тех, кто ее формирует. Если мы сможем вернуть христианскому мировоззрению достойное место и уважение в академических кругах, это будет иметь во всем обществе эффект закваски.
Но отсюда следует, что апологетика популярного уровня, нацеленная на обывателей, выполнить задачу не может. Только апологетика научного уровня, нацеленная на специалистов в разных академических дисциплинах, способна изменить высшую школу и обеспечить долговременные перемены в культуре. Пресвитерианский богослов Джон Грешем Мейчен как-то заметил, что многие его современники «предпочли бы, чтобы семинарии боролись с заблуждениями в том виде, в каком их излагают известные проповедники», а не морочили студентам голову «множеством немецких фамилий, о которых за стенами университета никто не слышал». Тем не менее, настаивал Мейчен, научный метод…
...основан просто на глубокой вере во всепроницаемость идей. То, что сегодня является предметом академических рассуждений, завтра начинает двигать армиями и низвергать империи. Когда идея достигнет этой, второй стадии, с ней уже поздно бороться. Останавливать ее нужно было тогда, когда она все еще была предметом жарких споров. И потому мы, как христиане, должны попытаться повлиять на образ мышления таким образом, чтобы принятие христианства перестало казаться людям логическим абсурдом [17].
И потому, как ни парадоксально, самые действенные апологетические книги — вовсе не книги по апологетике. Скорее, это научные монографии, посвященные конкретным научным дисциплинам. Сегодня я захватил с собой несколько лучших книг по христианской апологетике, которые мне известны. Некоторых из вас мой выбор удивит: «Природа необходимости» Элвина Плантинги, толкование Роберта Гандри на Евангелие от Марка, «Книга Деяний в контексте эллинистической истории» Колина Хемера, «Умозаключение о разумном замысле» Уильяма Дембски, «Логика воплощенного Бога» Томаса Морриса. Именно такие книги будут еще много лет изучать и обсуждать в научных кругах и университетских аудиториях, и именно они будут формировать мышление будущих поколений. Они будут основой для популярных изданий, таких как замечательные книги Ли Стробела, адресованные простым верующим, и таким образом повлияют на всех остальных людей.
Все просто. Чтобы изменить культуру, мы должны изменить высшую школу. Чтобы изменить высшую школу, мы должны заниматься апологетикой академического уровня. Чтобы заниматься апологетикой на таком уровне, нам нужны докторские степени.
Более того, — если говорить о личных преимуществах — вы удивитесь, как много новых возможностей откроется вам, если у вас есть докторская степень. Я обратил на это внимание сразу, как только защитил собственную диссертацию. Мы ездили с лекциями по британским университетам, и в Ноттингемском университете у меня была возможность выступить перед студентами. Профессор представил меня слушателям так: «Д-р Крэйг учился у Джона Хика в Бирмингемском университете и у Вольфхарта Панненберга в Мюнхенском университете». Он сделал паузу, а потом сказал: «Это великие имена, и для нас честь видеть д-ра Крэйга в нашей аудитории». Я улыбнулся про себя и возблагодарил Бога. Я был рад встать на плечи своих учителей, чтобы выступить в защиту христианского теизма.
Только месяц назад мы с Джен ездили в Китай, где я выступал в качестве гостя кафедры философии одного из крупнейших университетов. Я изложил суть морального аргумента в пользу теизма и, в ответ на вопросы студентов, смог поделиться с ними свидетельством о том, как я пришел к вере во Христа. Когда я дошел до описания того, как я, наконец, посвятил свою жизнь Христу, студенты даже зааплодировали! Впоследствии я много размышлял о том, почему столь необычайные возможности закрыты для традиционных миссионеров, но открыты для христиан, обладающих нужными научными степенями.
Докторская степень откроет вам для служения двери, которые в ином случае никогда бы не открылись. В числе моих хороших друзей есть христианские апологеты, которые изначально решили не получать докторскую степень, и служение которых в результате пострадало. Возможности, описанные мною выше, им недоступны — как в нашей стране, так и за рубежом. Получение докторской степени расширит горизонты вашего служения.
Это будет непросто. Сложившаяся в некоторых областях конъюнктура зачастую носит глубоко антихристианский характер. Студентов из числа евангелических христиан могут «выбраковывать», отказывая им в научных степенях и званиях. Жертвы антихристианской дискриминации непременно будут, да уже и есть. Однако со временем будет становиться все больше и больше христиан, успешно прошедших через эти жернова. Философские факультеты университетов полны студентов-христиан, постепенно прокладывающих себе путь сквозь систему. Сегодня при Богословской школе им. Тэлбота действует крупнейшая магистерская программа по философии среди всех англоязычных ВУЗов. Ко мне и моим коллегам по этой богословской школе иногда обращаются философы из светских университетов с предложением прислать наших студентов для совместной работы над докторскими диссертациями. То же самое может произойти в и других областях знания. По мере того, как старая гвардия умирает, и на смену им приходят молодые ученые-христиане, лицо высшей школы будет меняться. Сказанное Томасом Куном о научных революциях вполне применимо и к христианским революциям: они происходят одно погребение за другим.
Я понимаю, что некоторые из вас могут иметь иное призвание. Я хочу посоветовать вам — особенно тем из вас, кто несет пасторское служение, — обращать внимание на студентов, которых вы могли бы направить для учебы в докторантуру. С другой стороны, если вам еще нет 35 лет, докторантура все равно остается реальной возможностью, которой я посоветовал бы вам воспользоваться. Чтобы добиться успеха, во-первых, выберите для диссертации тему, которая вызывает ваш живой интерес, и, во-вторых, выберите себе научного руководителя из числа светских преподавателей, которые менее всего симпатизируют избранной вами теме. Возможно, чтобы не создавать излишних препятствий, вам придется сформулировать эту тему нейтральнее, чем вам хотелось бы. К примеру, моя докторская диссертация о воскресении Иисуса, по существу, представляла собой историю исторической апологетики Воскресения. Когда я уже получил научную степень, я опубликовал второй том диссертации, в который вошли сотни страниц моих собственных исторических доводов в защиту Воскресения.
Если вы чувствуете призвание стать христианским апологетом, то — хотя я не претендую на то, что знаю волю Божью относительно вас, — я настоятельно советую вам всерьез подумать о том, чтобы получить докторскую степень. Это сделает вашу жизнь глубже и богаче, откроет вам многие двери и во многом повысит вашу полезность для Царства.
3. Заботьтесь о своем духовном росте
В конечном итоге, самое важное — не то, что вы делаете, а кто вы есть. Я не всегда с энтузиазмом отношусь к заявлениям студентов, что они хотят стать христианскими апологетами. Иногда невооруженным глазом видно, что студент жаждет только известности и славы. Или же он любит спорить и ведет себя надменно. А возможно, он жаждет самоутвердиться за чужой счет, чтобы компенсировать чувство собственной неполноценности. Конечно, все мы грешные люди, и никто из нас не может сказать, что наши мотивы абсолютно чисты. Но жизненно важно, чтобы христианский апологет, выступая в роли публичного представителя Христа, был человеком, исполненным Святого Духа и смиренно ходящим перед Богом.
Апологетика по самой своей природе подразумевает столкновение интересов. Иначе говоря, это противостояние, частью которого является борьба идей. Она дает человеку массу возможностей для проявления амбиций, надменности и азарта. Но это не та мудрость, которую ценит Бог. Напротив, подобную мудрость Он называет «бесовской». Взгляните на Иакова 3:13-15: «Мудр ли и разумен кто из вас, докажи это на самом деле добрым поведением с мудрою кротостью. Но если в вашем сердце вы имеете горькую зависть и сварливость, то не хвалитесь и не лгите на истину. Это не есть мудрость, нисходящая свыше, но земная, душевная, бесовская…» Обратите внимание на усиление акцента: «земная, душевная, бесовская». Такого рода земная, бесовская мудрость разрушительна как для самого апологета, так и для окружающих его людей.
Я думаю, что гордость — это, возможно, самый опасный и коварный враг, с которым только может столкнуться христианский апологет. Мы можем делать хорошую научную работу, но если изнутри нас переполняет тщеславие, репутация перечеркнет наши слова. Гордость кричит на людей и отталкивает их. Она ставит под сомнение истину, которую мы проповедуем.
Что же нам делать, чтобы справиться с таким отношением? Прежде всего, нам следует понять, что в Божьем домостроительстве любовь ценнее знания. Павел писал: «…знание надмевает, а любовь назидает. Кто думает, что он знает что-нибудь, тот ничего еще не знает так, как должно знать» (1 Кор. 8:1-2). Самый простой Божий ребенок, движимый любовью, мудрее в глазах Бога, чем все Бертраны Расселы, каких только видел этот мир. Если нам недостает любви, все наши знания делают нас просто большими, надутыми интеллектуальными воздушными шарами, не имеющими понятия о том, что действительно важно.
Во-вторых, нам необходимо понимать бессилие наших собственных интеллектуальных достижений. Сократ называл себя мудрейшим человеком в Афинах потому, что он знал, что ничего не знает. Аналогичным образом и в процитированном только что отрывке Павел говорит: «Кто думает, что он знает что-нибудь, тот ничего еще не знает так, как должно знать». Нам нужно почаще думать о слабости и ограниченности наших познаний. В таком случае мы поймем, как глупо быть гордым. Чем больше мы узнаем, тем больше мы понимаем, как отчаянно мало мы знаем. Мы должны подражать Ньютону, который, размышляя об успехе своего великого труда «Математические начала натуральной философии», писал:
Я не знаю, что видит во мне мир; но самому себе я кажусь лишь маленьким мальчи ком, который играет на морском берегу и время от времени отвлекается, когда находит более гладкую гальку или более красивую ракушку, чем обычно, тогда как весь огромный океан истины лежит передо мной совершенно непознанный.
Наконец, в-третьих, нам следует прислушаться к словам средневекового богослова Гуго Сен-Викторского, который писал:
А началом [учебы] является смирение. Хотя уроки смирения многочисленны, три нижепоименованных имеют для учащегося особое значение: во-первых, что он не должен относиться с презрением ни к какому знанию и ни к каким сочинениям; во-вторых, что он не должен стесняться учиться ни у одного человека; и в-третьих, что, когда он сам станет образованным, он не должен ни на кого смотреть свысока.
Как христианские апологеты мы призваны быть служителями Церкви, и нам следует находить утешение в этом.
В целом, мы, христианские апологеты, призваны вести такую же святую жизнь, как и все ученики Христовы. Жизненно важно, чтобы каждый из нас, будучи служителем Христа, часто проводил время на коленях в общении с Богом и ежедневно стремился к исполнению Святым Духом, чтобы проводить богоугодную жизнь. Мы должны искать славы Христа, а не нашей собственной. Мы должны прислушиваться к критике и быть готовыми признать свои ошибки, учиться у наших критиков. Мы не должны ставить свою карьеру или свои исследования выше интересов семьи — напротив, мы должны быть готовы, если необходимо, оставить исследования и даже карьеру ради тех, кого любим. Мы должны бороться с грехами, в том числе сексуальными, как на словах, так и на деле, чтобы не бесчестить Христа. Мы должны усвоить, что значит не просто делать свое дело ради Бога, но быть тем, кем Бог хочет нас видеть.
Если мы не научимся быть теми, кем Бог хочет нас видеть, все наши достижения, которыми мы хвалимся, уподобятся дереву, сену и соломе. И потому наш духовный рост не менее важен для нашего становления как христианских апологетов, чем интеллектуальное совершенствование.
Итак, если Бог призывает вас услужению в области христианской апологетики, я советую вам выбрать одно конкретное направление, в котором вы будете специализироваться, получить докторскую степень по этому направлению и не забывать о личном, духовном росте. Да вырастит Бог новое поколение христианских апологетов, преданных Его истине, стремящихся к мастерству в своем деле и подражающих в своей жизни Христу, чтобы в результате изменились жизни миллионов людей!
ССЫЛКИ
1. Richard Swinburne. The Coherence of Theism (Oxford: Clarendon Press, 1977), p. 7. [Назад]
2. R. T. France. “The Gospels as Historical Sources for Jesus, the Founder of Christianity” // Truth, №1 (1985), p. 86. [Назад]
3. R. W. Funk, R. W. Hoover. “Introduction” // The Five Gospels (New York: Macmillan, 1993), p. 2. [Назад]
4. David Friedrich Strauss. The Life of Jesus, Critically Examined (London: SCM Press, 1973), p. 736. [Назад]
5. Funk, Hoover. „Introduction“, p. 3. [Назад]
6. Там же, pp. 2-3. [Назад]
7. Gerd Ludemann. “Die Auferstehung Jesu” // Fand die Auferstehung wirklich statt? p. 16. [Назад]
8. Gerd Ludemann. The Resurrection of Jesus (Minneapolis: Fortress Press, 1994), p. 12. [Назад]
9. Там же, p. 249. [Назад]
10. Thomas V. Morris. Philosophy and the Christian Faith (Notre Dame, Ind.: University of Notre Dame Press, 1988), pp. 3-4. [Назад]
11. См. George Campbell. Dissertation on Miracles (London: T. Tegg & Son, 1834); Gottfried Less. Wahrheit der Christlichen Religion (Guttingen: G. L. Furster, 1776); William Paley. A View of the Evidences of Christianity (Westmead, England: Gregg, 1970); Richard Swinburne. The Concept of Miracle (New York: Macmillan, 1970); John Earman. “Bayes, Hume, and Miracles” // Faith and Philosophy, №10 (1993), pp. 293-310; George Mavrodes. “Miracles and the Laws of Nature” // Faith and Philosophy, №2 (1985), pp. 333-346; William Alston. “God’s Action in the World” // Divine Nature and Human Language (Ithaca, N. Y.: Cornell University Press, 1989), pp. 197-222.. [Назад]
12. Did Jesus Rise from the Dead, ed. Terry L. Miethe (San Francisco: Harper & Row, 1987), p. 4. [Назад]
13. Marcus Borg. “Seeing Jesus: Sources, Lenses, and Method” // Marcus Borg, N. T. Wright. The Meaning of Jesus (San Francisco: Harper-Collins, 1999), p. 7. [Назад]
14. Там же. [Назад]
15. Там же, p. 54. [Назад]
16. Marcus J. Borg. The God We Never Knew (San Francisco: Harper-San Francisco, 1997), pp. 48-49. [Назад]
17. J. Gresham Machen. “Christianity and Culture” // Princeton Theological Review, №11 (1913), p. 6. [Назад]
Материал переведен и опубликован с разрешения автора, все права сохранены.