Ноа Максвелл с родителями и братом Джо в Пуне

Когда Ноа Максвеллу было четыре года, его родители-художники, выходцы из высшего слоя среднего класса, разочаровались в Лондоне и купили ферму в Херефордшире, где начали вести самодостаточный образ жизни — пахали землю на лошадях, выращивали на убой свиней, коптили ветчину, делали масло, — пытаясь при этом выкроить время для занятий живописью.

Как-то раз в 1976 году они получили письмо от друга, который побывал в Индии и там нашел ответы на все свои вопросы. Тогда семья Ноа — родители и трое детей — отправились в путь, чтобы посетить ашрам в Пуне, где скандально известный гуру Бхагван Шри Раджниш (он же Ошо) проповедовал учение, в котором причудливо соединились восточная мистика, западная философия и идеи свободной любви, пробуждал сознание и обещал утопию своим последователям в оранжевых одеждах, съехавшимся со всего света.

В последние несколько недель Раджниш, скончавшийся в 1990 году, и его движение саньясинов вновь оказались в центре всеобщего внимания благодаря документальному сериалу Wild Wild Country, снятому каналом Netflix. Этот фильм, получивший широкий резонанс, рассказывает об общине, которую последователи Раджниша основали в штате Орегон после того, как в 1981 году были вынуждены покинуть Индию, и о том, как у них складывались отношения с местными жителями (в двух словах: не слишком хорошо).

Мы встретились с Ноа, которому исполнилось уже 46 лет, в кафе в Ноттинг-Хилле, на западе Лондона. Поводом для встречи послужил вышеупомянутый документальный фильм. Я написал на него положительную рецензию. Это необычная, исчерпывающе и беспристрастно рассказанная история о недоверии и недопонимании, власти и политике, страхе и неприязни, которые переросли в попытку убийства, терроризм и применение химического оружия. Но мне хотелось узнать больше — о жизни внутри культа, в особенности о жизни детей, которые видны на некоторых кадрах фильма. Ноа твитнул мне. Он был одним из тех детей — сначала в Пуне, потом в Орегоне.

В Пуне родители Ноа быстро пришли у выводу, что обрели новую жизнь. Вернувшись в Англию, они продали ферму и вновь приехали в Индию с Ноа и его младшим братом. У старшего брата был другой отец, и он не приехал, что причиняло его матери очень много страданий.

Ноа вспоминает, как они пришли на аудиенцию к Раджнишу и в качестве саньясинов получили новые имена. Другие дети подбегали к ним и спрашивали: «Как твое новое имя?» Свое имя он запомнил не сразу и вынужден был спросить у матери. Теперь Ноа Максвелла звали Свами Дева Рупам.

Вскоре мама Ноа жила в одной части ашрама, папа — где-то еще, а Ноа поместили в детскую хижину. «Мы были дружной, типичной для 70-х семьей среднего достатка, и очень быстро нас разделили», — рассказывает он. Детская хижина представляла собой восьмиугольное сооружение из бамбука с нарами внутри. Ноа и другие дети — из Австралии, Германии, Америки — большую часть времени были предоставлены сами себе. В общине была школа, «которой руководил безумный англичанин-хиппи по имени Шарма. У него были длинные светлые волосы и гитара, и мы пели: „Мы все живем в оранжевой подводной лодке“. Не знаю, насколько важным считалось, чтобы мы посещали школы. Когда в конце концов я вернулся в Англию, мне было 10 лет, я не умел ни читать, ни писать и не мог сложить два и два».

Зато он научился курить. А в возрасте шести лет случайно поймал кайф, съев пирог с гашишем.

Самой шокирующей сценой документального фильма является съемка безумной оргии, сделанная каким-то немцем в одном из помещений Ашрама в Пуне. Ноа никогда не видел ничего подобного, но был свидетелем довольно странных поступков и эмоций. Смех был одним из способов заявить, что ты в мире со своими чувствами, и как-то раз несколько тысяч человек неожиданно начали истерически, до слез смеяться. Конечно, Ноа знал о сексе. «Все время было слышно, как люди предаются оргазмическому сексу. Ночь напролет, словно бабуины или гиббоны во время случки».

Он знал, что его родители живут с другими людьми. Огорчало ли это его? «Я ничем не выдавал своего огорчения. От родителей, в особенности от отца, я только и слышал: это чудесно, ты чудесный. Так что я делал вид, что у меня все чудесно. Я знаю, что мама мучилась. Впоследствии она рассказывала, что к тому времени ее уже мучили сомнения, правильно ли они поступили. Формально они с отцом все еще были вместе, но не жили одной семьей».

Ноа говорит, что в некотором смысле независимость сослужила ему добрую службу. «Но если в твоей жизни нет ограничений, мир становится довольно страшным местом». Тема границ (или их отсутствия) возникнет в нашем разговоре еще не раз.

Он говорит, что понимает, чем привлекал людей Раджниш — своей аурой, необыкновенным голосом, своей харизмой. «Но я думаю, что на нем, без сомнения, лежит большая вина за то, что он не заботился о своих последователях и нанес многим из них огромный вред».

Ноа не любит смотреть на фотографии Раджниша. И принципиально не согласен с его идеями. «Для меня смысл жизни состоит в семье, семейных отношениях, которые совершенно не учитывались — считалось, что дети и так будут счастливы, проводя детство в этом диком месте».

В каком-то смысле трудно увидеть в этом живом и общительном человеке, потягивающем маккиато в кафе Le Pain Quotidien, того беспризорного ребенка-хиппи, бегающего на свободе в Индии, босиком и без каких-либо ограничений. Но в его глазах прячется что-то, что говорит: да, в свое время мы много что повидали.

После того, как Ноа и его родители прожили в Пуне четыре года, отношения между ашрамом и индийскими властями начали стремительно ухудшаться. Раджниш и его последователи переехали в США и основали коммуну на ранчо в округе Васко, штат Орегон. Именно с этого момента начинается сюжет фильма Wild Wild Country. Главным действующим лицом фильма Netflix является личный помощник Раджниша, женщина по имени Ма Ананд Шила, которая сыграла важную роль в стремительном создании Раджнишпурама — нового города посреди пустоши и необычайного проявления человеческой ловкости.

Ноа запомнил Шилу очень самоуверенной, веселой и спокойной женщиной. «Но я также знал, слышал это от своих родителей, что она была безжалостной, и я думаю, ее власть признавали все». Как-то раз отец Ноа вступил в конфликт с Шилой из-за куриц, после чего его сразу отстранили от фермерства (в котором он неплохо разбирался) и посадили дозорным на пожарную каланчу. Мама Ноа присматривала за коровами. Никто из его родителей не входил в ближний круг Шилы.

Ноа помнит безумный, лихорадочный тем, в котором все работали. Зимы были холоднее, чем когда-либо в его жизни, а летом было немилосердно жарко. Он снова жил с другими детьми, носился по округе, скакал по льдинам на реке, убивал змей, засовывал в коробки пауков и ос, чтобы посмотреть, кто кого убьет первым. Во многих отношениях это было замечательное время.

У него сохранилось одно печальное воспоминание: «Как-то вечером мы утащили бочонок с пивом и присосались к нему. Внезапно я впервые в жизни по-настоящему опьянел. Если задуматься, для 10-летнего мальчика это рановато. И я начал звать маму с папой, я просто хотел их увидеть».

По словам Ноа, дети, наверное, знали о сексе немного больше, чем обычно. «Без особых крайностей (хотя это зависит от конкретного человека), но мы, наверное, были более продвинутыми. Мы были более продвинутыми во всем».

Значительная часть фильма посвящена конфликту между саньясинами и жителями округа Васко. «Они для нас были врагами, — говорит Ноа. — Тупые, консервативные обыватели».

Саньясины считали себя лучше других людей, и эта нота проскальзывает в фильме. Когда Ноа вырвался из общины, он, например, был очень удивлен, когда встретился с подругой мамы, и она оказалась разговорчивой и умной женщиной. «Я думал, что такими могут быть только саньясины, что остальные похожи на роботов».

По мнению Ноа, фильм уделяет слишком много внимания конфликту между саньясинами и местными фермерами. «Это интересно, но гораздо интереснее то, что происходило внутри общины. Как множество разумных представителей среднего класса, таких как моя семья, оказались там, в самом сердце тьмы? Как это происходит? Похоже, если ты стремишься к недостижимому идеалу, можно потерять представления о справедливости и о добре и зле».

В то время Ноа ничего не знал о скандалах, о которых рассказывают кинематографисты, — о нарушении иммиграционных правил, когда саньясины выезжали в другие штаты и там вступали в брак, чтобы остаться в США, об отравлении 751 человека в городе Даллесе зараженной пищей из местных ресторанов, и о том, как в общину автобусами привозили бездомных, чтобы победить на муниципальных выборах. Более того, к тому моменту Ноа уже уехал из общины, однако через забор видел бездомных в ашраме, когда потом приезжал в гости к отцу.

А как он мог узнать, что происходит? Он был ребенком, это была его жизнь. Однако он заметил напряженность в отношениях, борьбу за власть и видел, что в общине становится все больше и больше оружия. «К тому времени уже было понятно, что все на взводе — в общине царила паранойя по поводу СПИДа и близкого конца света».

В 1986 году Шила признала себя виновной в покушении на убийство и в прослушивании обитателей общины с помощью электронных устройств, а также в соучастии в иммиграционном мошенничестве и нескольких эпизодах отравления. Она и два других руководителя общины были приговорены к тюремному заключению.

Когда в 1993 году произошла трагедия в Уэйко, и поселок, где жили культисты во главе с Дэвидом Корешем, штурмом взяли сотрудники ФБР, что привело к 76 жертвам, на Ноа это произвело глубокое впечатление. Он внезапно осознал, что нечто подобное могло произойти и в округе Васко.

В конце концов мать Ноа захотела уехать — она чувствовала себя неуютно даже в Пуне. Семья вернулась в Англию, брак распался; мать собиралась остаться в Норфолке, отец собирался вернуться в Орегон, а Ноа и его братьям предложили выбрать, с кем остаться. «Помню, как я сидел на заднем сиденье машины, и они сказали: „Что ты хочешь делать?“ Я ответил: „Хочу остаться, пойти в школу и учиться“». Брат Ноа принял такое же решение.

Такова была реакция Ноа на «странное» детство — он хотел жить прямо противоположным образом по отношению ко всему, что пережил: «Я хотел быть нормальным, насколько возможно, я принял много решений, и это дало мне твердую почву под ногами».

Ноа говорит, что ушел из культа вовремя: «Если бы я остался подольше, думаю, оторванность от реального мира стала бы еще более явной. Такое впечатление у меня сложилось после бесед с детьми, которые оставались там дольше. Наверное, им было трудно ассимилироваться, и многие из них еще глубже увязли в этом маргинальной религиозности».

В местной общеобразовательной школе ему было трудно. Он все еще откликался на имя Рупам, которое еще долго не менял из любви к отцу. Однако адаптироваться к жизни в мире у него получилось хорошо. Он говорил, что носит индийское имя потому, что его отец работал на ферме в Индии. Об ашрамах он не упоминал.

В прессе появились статьи о сексуальном культе, о гуру с целым гаражом «Роллс-Ройсов». Ноа начал понимать, как все это странно выглядит, и не хотел иметь с этим ничего общего. Однако он многого не знал и не умел — не потому, что был бунтарем, а потому, что ему было трудно приспособиться к реальному миру.

Потом бабушка оплатила ему учебу в частной вегетарианской школе хиппи, учителя в которой поддержали Ноа в желании стать актером. Как-то раз директор школы созвал специальное собрание, потому что в город вот-вот должны были приехать очень опасные люди — сексуальный культ под названием «саньясины». Ученикам показали предостерегающий видеофильм — и угадайте, что было на первом же кадре. Лицо Ноа крупным планом. К счастью, съемки велись несколько лет назад, и у Ноя была густая шапка нестриженных волос, так что его никто не узнал.

После распада Раджнишпурама и кончины Раджниша в разных местах продолжали действовать разрозненные группы саньясинов. Отец Ноа по-прежнему поддерживает тесную связь с семьей. В чувствах матери Ноа преобладают боль и чувство вины.

А как же Ноа? Он вспоминает прошлое со смешанным чувством отвращения и благодарности. Он отдал должное различным видам психотерапии, чтобы разобраться в своем детстве, когда не существовало границ, чтобы понять, как это страшно, как можно злоупотреблять властью, и как эмоции могут вырваться из под контроля. И он c огромным недоверием относится к любым гуру.

Рупам Максвелл в роли лорда Оуквелла

Да, он говорит, что за время, проведенное в культе, очень много узнал о людях, и что это бесценный опыт. Он стал актером и снимался под псевдонимом Рупам Максвелл. Последнюю роль он сыграл в британской мыльной опере «Эммердейл», где сыграл роль молодого аристократа лорда Алекса Оуквелла.

Потом Максвелл занялся коучингом. Он учит клиентов оказывать влияние на людей и использовать природные способности в продажах, презентациях и публичных выступлениях. Он говорит, что ему нравится прозрачность работы с юридическими и бухгалтерскими фирмами, в которой существуют четкие границы и правила. Он говорит, что в основе его работы лежит искренность, и что люди в Пуне и Орегоне стремились к тому же самому, пусть даже сбились с пути. После нашей беседы он собирается на встречу в Женеву.

Он женат. Его жена «из очень хорошей ирландской католической семьи, и мне это нравится». У них трое детей — 17, 16 и 3 лет.

Какой он отец? «Не настолько хороший, как я думаю. Мои старшие дети напоминают мне о том, как я слишком злился на них, когда они были маленькими, и о тому подобном. Но это для меня первое и главное в жизни — семья, поддержка матери и отца, которая как бы говорит: я здесь, чтобы помочь тебе научиться жить в этом мире».

Он говорил с детьми об ашраме. Теперь он свободно может об этом говорить. По его словам, дети все понимают.